Поэтому кормить посла стюард кормил, а уж поить Фомин поил себя сам. Ничего, рыцари Крепости Кор не какие-нибудь белоручки жестоковыйные, что предпочтут голодать, нежели осквернят руки приготовлением пищи. Таких рыцарей, поди, и вовсе не бывает, разве что в песнях миннезингеров школы герцогства Амра. Уже и герцогства сто зим, как нет, а теория «Искусства для искусства» плодит пуще прежнего сочинителей поэм о нежных дамах и ещё более нежных рыцарях, довольствующихся лицезрением замка возлюбленной, вкушающих одну лишь росу, рассветы и туманы и никогда, никогда, никогда за всю свою рыцарскую службу не слышавших простонародного слова «жопа».
Он и сам частично уподобился миннезингеровским рыцарям — пил экономно воду, питался чрезвычайно умеренно, спал вполглаза и не сводил взоров от полуночной Луны.
А что она огромна, так большому чувству большую Луну и подавай.
Фомин посмотрел в перископ. Да, велика Луна. Велика, а сесть некуда — каравелла вновь пошла вверх, а поверхность-то была так близко, так близко — в полутора кабельтовых.
Но поднялись невысоко, ещё на пару кабельтовых, не больше. Описали полукруг и вновь начали снижаться. Два кабельтовых, кабельтов, полкабельтова…
Каравелла прекратила горизонтальное движение. Сейчас она медленно опускалась к поверхности. Со стороны — мыльный пузырь, полетал-полетал, да и того… Нет, не лопнул. Просто устал.
Отчего пришёл на ум мыльный пузырь? Каравелла весьма прочна… наверное. Но лёгкость, с какой навьгородцы проходят за борт и обратно, не может не настораживать бортмеханика времён Межпотопья. Бортмеханики предпочитают не скорлупки-каравеллы, а могучие броненосцы.
Скорлупка-то скорлупка, да не простая. С налёта не разгрызёшь, тут особая белочка нужна.
Он неотрывно смотрел на приближающуюся поверхность, удивляясь спокойствию посадки — ни огня, ни пыли, ничего. Бокал с водой, наполненный почти до краёв, капли не потерял.
Причалили.
Каравелла стояла крепко, не качалась. Шторм остался за кормой, наливай бокал, герой.
А он уже и налит.
Фомин пить не стал. Он лунную жажду перемог ещё во времена Межпотопья. Как с велосипедом — один раз притерпелся, зато на всю жизнь навык остаётся.
Не дожидаясь особого приглашения, он прошёл в кают-компанию.
Никого. Проводят разбор полёта в тесном домашнем кругу? Сочиняют историческую фразу, мол, здравствуй, Луна, вот мы и вернулись? Пьют воду бокал за бокалом?
Ему-то что за дело. С Небесами переговорил, сделал своё дело, теперь остаётся только… Что, собственно, остаётся? Слоняться по каравелле? Ну, нет, рыцарская честь не позволит паладину Ортенборгу оставить его сторонним наблюдателем. Плавание, оно как поход, порождает особые отношения. Рыцарь рыцарю в походе друг, товарищ и брат. Разве не так?
И словно подслушав мысли Фомина (вдруг и не словно?), на пороге показался паладин Ортенборг. С бокалом в руке.
— Вас не мучит жажда, доблестный рыцарь? — спросил он.
— Нет.
— Я третий бокал пью. А хранитель Туглон — четвёртый. Да и все остальные тоже, — пожаловался паладин.
— Лунная жажда.
— Простите?
— Одни ей подвержены, другие нет.
— Лунной жажде?
Фомин показал на иллюминатор:
— Камни. Пыль. Они очень сухие. Миллиарды лет без дождей. Вот и тянут воду из людей.
— И… Это навсегда? — Видно было, что паладин встревожен.
— Нет. Рано или поздно организм приноравливается и удерживает влагу. Так, во всяком случае, было прежде. Я вот привык.
— Рано или поздно…
— Это зависит от того, сколько пить. Чем больше пьёшь, тем острее мучит жажда. Лучше потерпеть. Или просто посолить воду, тоже помогает.
— Посолить воду… — Похоже, идея не вдохновляла паладина. Он переводил взгляд с пейзажа за бортом каравеллы на бокал и обратно, борясь с желанием пить снова и снова.
По крайней мере ясно, что прежде паладин на Луне не был, да и никто из навьгородцев тоже. Иначе лунная жажда не была бы для них неожиданностью.
— Попробую, — с сомнением протянул Ортенборг, взял солонку и потряс над бокалом. Взболтал воду и начал пить мелкими глотками, то и дело отрываясь от бокала, показывая самому себе, что не так уж и хочет пить эту проклятую воду.
Ничего страшного, из разговоров с Гар-Ра Фомин знал, что воды в каравелле предостаточно. Опять же хухрики, замкнутый цикл. В плавании хухриков не используют, во всяком случае, в лунном плавании. Но могут использовать. Эка невидаль. Рыцарь и не такое съест, буде нужда.
— Ваш совет совершил чудо, — после короткой паузы объявил паладин. — Жажда пропала совершенно.
— Она ещё вернётся, но склянку-другую вы продержитесь, — ободрил Фомин.
— А потом?
— Потом жажда вернётся вновь. И будет мучить две или три, редко четыре, ночи. Более четырёх ночей лунная жажда не длится.
— Это радует. — Но радости в словах паладина было столько же, сколько воды в лунной пыли. — А если я буду терпеть и не пить вовсе?
— Совсем не пить нельзя, необходимо возмещать уход воды вовне. Но не более того. В общем, пить только тогда, когда станет совсем невмоготу. Тогда хватает ночи.
— Ночь… Что ж, придётся немного подождать. Благодарю вас, доблестный рыцарь, за разъяснения. Одно дело — читать о лунной жажде в древних свитках, другое — чувствовать своей глоткой. — Голос паладина был блёклым, видно, уже пересохло во рту.
Фомин не стал спрашивать, чего, собственно ждать. Просто отметил, что навьгородцы знают-таки о лунной жажде. Из древних свитков. Что ещё написано в этих свитках? Нужно думать, многое.
Непонятно другое. Что-то уж слишком волнуется паладин, переживает. Из-за жажды? Но это паладин, а не изнеженный придворный времён упадка Римской империи.
Чтобы не смущать паладина, Фомин во все глаза смотрел в иллюминатор. Все глаза, как же. Их у него всего-то два. Отчего ж так говорится? Верно, пошло от каких-нибудь пятиглазых Детей Тьмы — у тех глаза на стебельках, самосветные, два красных, два жёлтых и один только зелёный. Они в безлунные ночи забираются дюжинами на мёртвые безлистые деревья и подмигивают запоздавшим путникам. Куманёк, куманёк, заходи на огонёк!
Он заметил движение. Не в каюте — снаружи. Никак местные?
Если и местные, то странные. Они ползли от валуна, что лежал в полутора сотнях шагов от каравеллы. Не люди. Скорее крабы. Низкое Солнце светило в глаза, и хотя иллюминатор отсекал избыток лучей, видно было плохо.
Да, крабы. Крабообразные. Отличия видны даже и бортмеханику. Ползут не бочком, а прямо. На спинках словно икрою осетровой намазано. Похоже, солнечные батареи. Днепроиды? Очень может быть.
Ещё в конце восьмидесятых годов двадцатого века Меж-потопья на Луне работали самоорганизующиеся промышленные роботы, собирали метеоритное железо и делали из него себе подобных. Предполагалось, что позднее можно будет собрать днепроидов, да и перековать на орала или что-либо столь же полезное. Но днепроиды перековываться не захотели, разбежались — слишком велика оказалась у них способность к самообучению. Поговаривали, что они даже стали нападать на поселения лунных колонистов, поскольку железа там было предостаточно. Сам академик Днепров стал строить для охоты на киберов-пакостников особые обер-днепроиды. Злоязычные оппоненты советовали подумать о днепроидах-генералиссимусах, которым придётся ловить обер-днепроидов. Чем там кончилось дело, Фомин не знал — улетел на «Королёве» к Маленькому Муку. Но похоже, ничем, и вот перед ними одичавшие потомки неудачного эксперимента. Ну как вгрызутся в каравеллу и растащат по своим норкам, чтобы в тишине и покое наплодить потомков?
