— Да? А кто…
— Так, опять скандал! — сурово сдвинув брови, сказал Андрей, входя в кухню.
Анюта обернулась от плиты, крышка от сковородки выпала у нее из рук, Юлька взвизгнула, роняя табуретку, бросилась к нему на шею.
Они обнимали его с двух сторон, обхватив за шею, прижавшись к груди. Анюта всхлипывала, Юлька ревела в голос.
Андрей поднял в стороны руки с тортом и шампанским, забормотал что-то успокаивающе, касаясь щекой то русой головы Анюты, то взъерошенных черных волос Юльки. Защипало в глазах.
«Черт, только мне расплакаться не хватало», — подумал он.
— Ну, все, все, девочки. Вот он я, живой, здоровый, даже не голодный.
— Где же ты пропадаешь? Я каждый вечер жду-жду, ужин готовлю…
— Я даже учиться не могу, все о тебе…
Наконец, они выпустили его. Всем стало неловко. Юлька, размазывая потекшую тушь, отвернулась к окну, Анюта, всплеснув руками, бросилась к плите, где уже плевалась маслом сковородка.
Андрей поставил торт на стол, убрал шампанское в холодильник, машинально достал сигареты. Юлька бросилась развязывать коробку с тортом. Анюта поглядывала на него, раскрасневшаяся, разрумянившаяся.
«Я — дома. Наконец-то я дома. Господи, почему я не могу жить, как все люди? Зачем мне все это: точки Удачи, ФСБ, Луна, эти грязные игры?»
— А мы думали, ты нас совсем бросил. С прошлого раза, как ты приезжал, уже три недели прошли.
— Еще чего. Просто раньше ну никак не мог вырваться.
— Ой, сливочный! С цукатами, — Юлька захлопала в ладоши, подскочила к нему и чмокнула в щеку, — спасибо. А шампанское кому?
— Всем! Сегодня можно. Тащи бокалы.
Юлька убежала в комнату. Анюта внимательно посмотрела на Андрея.
— Что за праздник?
Андрей вздохнул. Что ж, рано или поздно, он должен был им сказать. Вот только сделать это надо помягче, потактичней, что ли. Иначе опять разревутся. Он загасил сигарету, дождался, пока из комнаты придет Юлька с бокалами.
— Будут у нас сегодня проводы, — Андрей наморщил лоб, подбирая слова. — Я вам говорил, что уеду на зиму?
Девчонки замерли.
— Вот завтра и…
— Я так и знала, — почти шепотом сказала побледневшая Анюта, — и надолго?
— Месяца на два, от силы на три, — стараясь говорить небрежно, ответил Андрей.
Юлька опустилась на табуретку, забыв поставить бокалы на стол. Вид у нее был настолько убитый, что Андрей растерялся.
— Девочки, дорогие мои, хорошие, ну поймите, работа у меня такая. Ну, что я могу? Вы живите спокойно, никто вас не потревожит, учитесь. Я звонить буду.
Анюта прерывисто вздохнула, у Юльки опять заблестели слезы на глазах.
— А приеду, — стараясь развеять гнетущую атмосферу, грозно сказал Андрей, — спрошу за все: и за учебу, и за порядок. Ну, чего вы, в самом деле?
— А зима, а праздники? Новый год, а двадцать третье февраля, а восьмое марта? — уныло спросила Юлька.
— Ну, к восьмому марта я, крест на пузе, приеду, — пообещал Андрей, сам не очень веря в свои слова.
Анюта выключила плиту, взяла у Юльки бокалы и, сполоснув их, поставила на стол.
— Далеко хоть едешь?
— Да куда там, — обрадовался перемене темы Андрей, — так, по Европе помотаюсь. Может, и в Париже буду.
— Ух, ты! Париж, — вытаращила глаза Юлька, — Дживанши, Шанель, Биг-Бен…
— Биг-Бен в Лондоне, — поправила ее Анюта.
— Это рядом, — отрезала Юлька.
«Ну, слава Богу, — подумал Андрей, — раз про географию заговорили — значит, первый шок прошел». В общем, ему почти удалось их успокоить.
— Ладно, тогда езжай. Но звонить будешь каждый день!
— Договорились!
Гулко хлопнула пробка, девчонки взвизгнули. Шампанское рванулось из плена, норовя залить все вокруг. Наполнив бокалы, Андрей поднялся.
— Хочу выпить за вас, девочки. Не вешайте нос, не думайте о плохом, пусть все у вас сбудется и… — он смешался на секунду, — ей-богу, мне вас будет очень не хватать. В Париже.
После тоста подруги почему-то совсем приуныли. Юлька медленно ковыряла ложкой торт, Анюта сидела неподвижно. Все молчали.
— В чем дело? — спросил Андрей, — Что вы такие грустные?
Анюта вдруг уронила голову на руки и расплакалась. Андрей опешил.
— Ты что, Анют? Ну, не надо… пожалуйста… я приеду совсем скоро…
Не говоря ни слова, Юлька вскочила на ноги, с силой бросила об пол ложку и, всхлипывая, убежала в комнату.
Андрей метнулся было за ней, но его остановили слова Анюты:
— Не ходи, Андрей. Пусть поплачет. Она тоже все понимает.
— Что?
Анюта подняла на него глаза, и он поразился, каким неожиданно взрослым и печальным стал ее взгляд.
— Ты же не вернешься, да? Ты это сам понимаешь, хоть и не говоришь. Но тех, кто тебя любит, не обманешь!
После тяжелой сцены прощания Андрей возвратился в Звездный в подавленном настроении. Психологи забили тревогу: в таком состоянии они отказывались допускать свежеиспеченного космонавта к старту. Ведь загруженный проблемами, сидящий по горло в депрессии человек склонен к необдуманным поступкам, срывам, психозам… На земле это еще куда ни шло, хотя, например, дежурного по атомной станции забракует в таком состоянии даже неопытный психолог. В космосе депрессия недопустима вдвойне, даже совсем в легкой форме. Она порождает невнимательность, снижает порог критических оценок собственных поступков.
А на космическом корабле принципы «ой, я не заметил» или «извините, перепутал, можно попробовать еще раз?» приводит к одному: катастрофе.
Группа психологической разгрузки тут же задействовала усиленную программу: релаксация, гипноз, беседы с опытными психотерапевтами. Андрей не сопротивлялся. Механически отвечая на вопросы, он думал о другом.
Только сейчас, за три с половиной недели до полета, он с ужасом убедился в собственной инфантильности:
«Почти ничего в своей жизни он не сделал по собственному желанию. В Британию поехал, потому что отобрала директорша, поступил в институт по совету отцовского знакомого, в Японию — взял с собой академик, практически не спрашивая согласия. Во все остальные точки он ездил либо по указанию руководства фирмы, либо поддавшись настойчивым просьбам полковника. Даже Удача, пресловутый его дар, навязан ему свыше, и никто не поинтересовался: а нужно ли это ему? Готов ли он?
Один из немногих поступков в жизни, который он совершил сам, не по чужому указу, — приютил девчонок — и то обернулся в итоге против него. Слов нет, Юля и Анюта дороги ему, навсегда запали в душу, вряд ли он сможет что-то решать без оглядки на них… если вернется, конечно. Но, он же не какой-то там романтический дурачок, он прекрасно понимает, что все это время, с момента первой встречи на остановке, девчонки подыгрывали ему, по мере сил помогая чувствовать себя благородным защитником, спасителем и настоящим героем-любовником. Особенно последнее… гм… И теперь, ощущая себя, точно по Экзюпери, ответственным за безбашенную Юльку, за скромную Анюту, так нуждающихся в защите, он вынужден был думать о них, заботиться, переживать, все ли у девчонок в порядке…
