«Войти в «Ниппон Таймс Билдинг» с сумками было бы просто смешно, — размышлял Чилдэн. — В тюрьму за такое, конечно, не посадят — в этот нет ничего противозаконного — но как бы я выглядел в глазах окружающих! Да еще проклятые черномазые... Можно стерпеть косые взгляды аристократов, в конце концов, с их спесью я сталкиваюсь каждый день, но видеть презрение на лицах всяких голодранцев вроде этого рикши, крутящего педали, — выше моих сил. Не останови я вовремя велотакси, он мог увидеть, как я тащусь с сумками по улице...»
В том, что жизнь такова, виновата, конечно, проклятая немчура — вечно норовят откусить больше, чем могут проглотить. С огромными потерями выиграли войну и не успели очухаться, как ринулись покорять Солнечную систему. А на родной планете ввели законы, которые... Впрочем, замысел был неплох и, надо признать, немцы лихо разделались с евреями, цыганами и прочими бродячими народами. Славян они отбросили на два тысячелетия назад, на их прародину Азию. Ну и правильно, без славян в Европе как-то спокойнее. Пусть себе ездят на яках и охотятся с луками и стрелами. Зато теперь в любом книжном магазине, в любой библиотеке можно полистать изданный в Мюнхене толстый глянцевый журнал и полюбоваться, как синеглазые, белокурые фермеры пашут, сеют и собирают урожай на полях всемирной житницы Украины. Вооруженные до зубов новейшей техникой, эти ребята выглядят счастливчиками, а их фермы — чисты и ухожены. В таких журналах не увидишь поляка с опухшей от пьянства рожей, понуро сидящего на прогнившем крыльце своей лачуги или ворующего репу на деревенском рынке. Он ушел в прошлое, как и ухабистые грунтовые дороги, на которых, стоило зарядить дождям, намертво вязли колеса телег.
И еще — Африка. Вот где они развернулись с энтузиазмом, достойным восхищения. Хотя, будь немцы чуть предусмотрительнее, они бы сначала завершили план «Фармлянд». Воистину, этот проект — зримое воплощение немецкого гения. Запрудить и осушить Средиземное море, а затем с помощью атомной энергии превратить его в сельскохозяйственные угодья — какая смелость, какой размах! Все насмешники, в том числе некоторые болтливые лавочники с Монтгомери-стрит, были посрамлены.
В Африке немцы снова показали себя молодцами, но, к сожалению, подобные грандиозные мероприятия всегда сопровождаются зловещими слухами. А началось все в пятьдесят восьмом, со знаменитого признания Розенберга: «Что касается окончательного решения африканской проблемы, мы почти достигли своих целей, однако...»
И все-таки, на то, чтобы избавиться от аборигенов, американцам понадобилось два века, а наци в Африке добились почти тех же результатов за пятнадцать лет. Так что скепсис здесь неуместен. Как-то раз за завтраком Чилдэн поспорил со знакомыми бизнесменами, очевидно, считавшими, что у немцев есть волшебная палочка, и они в одну минуту могут преобразовать мир. Нет у них волшебной палочки, зато есть наука, техника и знаменитое немецкое упорство. Любое дело они доводят до конца. Впрочем, полеты на Марс отвлекли внимание общественности от Африки.
На том достопамятном завтраке последнее слово осталось за Чилдэном: «Что есть у немцев и чего недостает нам, так это романтики. Можно восхищаться их талантами и трудолюбием, но не им обязаны немцы своими успехами, а мечте, не дающей им покоя. Покорение планет! Сначала Луна, потом — Марс. Все дальше... и дальше... Разве это не древнейшая мечта человечества, не высочайший порыв души?
Теперь возьмем японцев. Я прекрасно знаю их натуру, мне ежедневно приходится иметь с ними дело. Что ни говори, они азиаты. Желтокожие. Нам, белым, приходится гнуть перед ними спины, поскольку они — власть. Но, глядя на Германию, мы видим, на что способна белая раса...»
— Скоро приедем, сэр, — сообщил рикша. Его грудь бурно вздымалась — веломобиль только что преодолел крутой подъем.
Чилдэн попробовал представить клиента Тагоми. Наверняка какая-нибудь шишка — он перестал в этом сомневаться, услышав по телефону возбужденный голос японца. Он вспомнил одного очень важного клиента, точнее, посетителя его магазина, благодаря которому «Художественные промыслы Америки» стали пользоваться успехом у высокопоставленных жителей района Залива.
Всего четыре года назад Чилдэн содержал не престижный антикварный магазин, а крошечную букинистическую лавку в Гири — темную, тесную. В соседних магазинчиках торговали подержанной мебелью и скобяными товарами, рядом примостилась грязная прачечная. Приятное соседство, нечего сказать. Случалось, ночью на улице раздавались крики — кого-то грабили, а то и насиловали, хотя Департамент полиции Сан-Франциско и даже кэмпетай — японская тайная полиция — не жалели сил на борьбу с преступностью. После закрытия окна лавки приходилось закрывать железными решетками — иначе не избежать взлома.
И вот как-то раз в этот район забрел старый отставной офицер японской армии, майор Ито Хумо — высокий, статный, седой, с чеканной поступью. Он и натолкнул Чилдэна на мысль, какой торговлей заняться.
— Я — коллекционер, — пояснил Хумо. Он полдня провел, роясь в кипах старых журналов. Прислушиваясь к его неторопливой рассудительной речи, Чилдэн пришел к выводу, что многих состоятельных образованных японцев, наряду с обычным антиквариатом, интересуют предметы уходящего в историю быта американского народа. Сам Хумо любовно собирал журналы с рекламой американских медных пуговиц, да и пуговицы тоже. Как любой коллекционер, майор не смог бы объяснить, откуда в нем взялась эта страсть, но утверждал, что богачи не жалеют денег на самые, казалось бы, бесполезные вещи.
— Приведу пример, — говорил он. — Вам случалось видеть вкладыши «Ужасы войны»?
Чилдэн порылся в памяти. Да, когда он был маленьким, эти вкладыши продавались по центу за штуку вместе с жевательной резинкой. Их была целая серия.
Хумо с плохо скрываемой алчностью следил за его лицом.
— У меня есть близкий друг, — продолжал он. — Он собирает «Ужасы войны». Ему осталось найти только «Гибель Паная». Он готов хорошо заплатить.
— Перевертыши, — сказал вдруг Чилдэн.
— Простите?
— У нас была такая игра. Если по вкладышу щелкнуть, он ложится либо лицевой стороной, либо рубашкой. Каждый мальчишка носил в кармане пачку «Ужасов». Двое становились друг против друга и щелчком подбрасывали вкладыши. Чей падал картинкой вверх, тот и выигрывал.
Чилдэну в ту пору было восемь лет. Как все-таки приятно вспомнить далекие, счастливые дни детства!
Немного поразмыслив, Хумо произнес:
— Странно. Мой приятель не рассказывал ничего подобного. Мне кажется, он не знает об этом.
