Язва компанейщины у нас с мейнстримщиками общая. Вот радость-то!
О чем это написано?И все-таки, как говорила одна из жен Абдуллы, «мы не так уж плохи». Гроб и похоронный реквием заказывать рано. Рассылать приглашения на собственные похороны тоже пока не стоит, хотя церемония получилась бы шикарная.
Внимательное прочтение корпуса рецензий и критических статей за последние два-три года в нескольких толстых литературных журналах привело меня к выводу: бывает король без одежды, а бывает одежда без короля. Критик-мейнстримовец сделает текст-анализ, укажет, к какой традиции, к какому течению, группировке, школе следует относить автора, какие аналоги есть за рубежом, а какие — в русской классической литературе, выявит «в чем преодолен постмодерн» и где тут «местный текст», проведет «деконструкцию» и даже «обнажит дискурс». Он все сделает классно, как профессионал. На высшем уровне. С приличествующим случаю количеством интеллектуальных рюшечек.
Только не скажет главного: о чем, собственно, книга?
Какой-то рок, нависший над современной критикой основного потока, заставляет тамошних людей в большинстве случаев писать обо всем, кроме сути. Словно кто-то глумливо указал: «Делайте все, что хотите, но посыл выявлять — это, право, смешно». Вот и выходит нечто вроде школьного сочинения «Как я провел лето», в котором половина текста посвящена дороге в деревню к дедушке, а вторая половина — возвращению в город к родителям…
Наш брат в большинстве случаев такого греха не знает. Напротив, наш критик с энтузиазмом бросается искать в книге «главное зерно». Ему-то как раз интереснее всего докопаться до того, «что хотел сказать автор и как у него это получилось». До рюшечек руки не доходят: объем нам дают не тот, да и рюшевязальных умений не хватает. Зато критик от фантастики не испорчен чрезмерной изощренностью. Ему интересна истина, а если истиной в книге не пахнет, то уж хотя бы «правда жизни». Он твердо знает: без «вечных вопросов» литература превращается в развлекаловку, и тогда остается судить лишь об одном — мастеровито выполнена книжная продукция или там сплошной «свист чайника». Вот ску-ука… Поэтому наши (все, кто чего-нибудь стоит) всегда ищут эти самые вечные вопросы и комментируют найденное, не стесняясь жесткости суждений. Нормальное дело для наших палестин — «спор за правду», бескомпромиссный и свирепый. Сшибаются писатели и критики, а то и критики между собой, каждый тащит на поле брани свою железяку-эталон и косит ею ближних… Встретившись на конвенте, спорщики могут вцепиться друг в друга оффлайн. Иногда литдискуссия Ф-сообщества напоминает драку детей в песочнице. Но в этих поисках и в этих драках есть что-то настоящее, как в бизоне работы палеолитического художника в сравнении с творчеством авангардистов или абстракционистов.
Что-то, придающее нашей первобытной наивности, нашим экспедициям за правдой и нашим потасовкам высокий смысл.
* * *
Итак, критика-от-фантастики простовата и неотесанна, она вроде известного народного напитка «ёрш». Эффект от ерша самый что ни на есть: незамысловато, но пробирает. Современная мейнстримовская критика больше напоминает коктейльчик с зонтиком, «пину коладу» или «мохито»: экзотично, на пляже каком-нибудь сойдет вполне, но… градуса нет. Ведро надо принять, чтобы «схватило».
Полагаю, лучший путь для жанровой критики наших дней — избавиться от «простоты», не потеряв искренности. Объединить «пробойный эффект» от ерша и утонченность мохито. Для этого очень нужен постоянно действующий семинар фантастоведов. Очень нужна профессиональная премия «критиков для критиков» (гамбургский счет). Очень нужно специализированное издание, где критик, не стесненный редакционными требованиями литературных журналов, избавленный от пресса компанейщины, мог бы изощряться в полную силу своего таланта.
Иными словами, чуть побольше свободы, чуть побольше пространства и существенно больше знаний. Тогда — сама пойдет!
Что ж, рискнем поинтересоваться: какие претензии у наших писателей накопились к жанровым критикам?
Геннадий ПРАШКЕВИЧ:На мой взгляд, профессиональная критика существует для того, чтобы помочь несведущему человеку (а такие сейчас преобладают) из моря книг правильно выбрать и объяснить ту, которая отличается наибольшими достоинствами. Определение «правильно» зависит от точки зрения: 1) автора, вольно или невольно навязывающего критику и читателю свою точку зрения; 2) читателя, всегда жаждущего найти только то, что ему хочется найти; 3) критика, обладающего тем или иным знанием литературы. Ко всему этому профессиональный критик обязан указать место анализируемой книги в общем пространстве литературы. Или хотя бы в пространстве жанра.
На самом деле все обстоит совсем не так.
Открыв страницу, посвященную фантастике, в том же «Книжном обозрении» (издание взято наугад, оно ничем не хуже многих других, а в чем-то и лучше), мы сразу видим чисто рекламный ряд. «Автор говорит о верной дружбе, неизменности семьи, самоотречении — о тех ценностях, которые не должны быть забыты…» Это Юлия Коржавина представляет книгу М.Костина. «Уишу некогда было удивляться: ведь у него есть только семнадцать часов, чтобы сгонять в Ссылку, найти похищенный циклопом кристалл, поцеловать девушку, проникнуть в замок влиятельного бандита Гленсуса, разгромить столицу народа «паучников» и напоследок разрушить незыблемую структуру бюрократического аппарата Средоточия Пространств и сами Пространства в придачу…» Это Екатерина Алхимова о новом романе И.Новака. «Юлия Остапенко считается восходящей звездой русской фантастики. Дебютировала она с рассказами (так в тексте, — Г.П.), которые принесли ей успех, затем перешла к более крупной форме…» Это Анастасия Рогова хвалит книгу упомянутой писательницы.
Возможно, Рогова-Алхимова-Коржавина — это один человек. И, возможно, Остапенко-Новак-Костин — тоже один человек. И тот, и другой (и те, и другие) пишут одинаковые тексты, и тот, и другой (и те, и другие) одинаково их оценивают. Одно время казалось, что, может быть, Роман Арбитман сможет расшевелить, поднять своим критическим плугом залежалые, спекшиеся от бесчисленных повторений пласты «нового». Но и Роман Арбитман не выдержал, сильно одичал в неравной борьбе с нежитью. А нежить (или бюрократический аппарат Средоточия Пространств) бурно воспроизводит сама себя, бюрократический аппарат растет.
