Ознакомительная версия.
Поэтому, столкнувшись со скрытым, но жестким противодействием, Лубынин пошел по пути создания нового слоя нуворишей, отбирая из молодой поросли самых жестких и беспринципных, ставя во главу угла абсолютную личную преданность. Это было не так уж сложно. В руках государства еще оставались крупные пакеты акций многих благополучных предприятий, так что сделать миллионера из мелкого лоточника или торговца картошкой и грибами можно было относительно быстро. Просто передав ему в управление эти пакеты. Конечно, чтобы провернуть эти дела, нужно было сначала расставить на ключевых постах (в Генеральной прокуратуре, МВД, Верховном, Высшем арбитражном, Конституционном судах) своих людей, но эта задача была уже из области аппаратных игр, в которых он всегда считался (и был) одним из признанных асов.
Правые либералы и правозащитники попытались было поднять шум и апеллировать к мировому сообществу, но к тому моменту Паша уже продемонстрировал завидное послушание в связи с Чечней, убрал из истекающей кровью Югославии последних русских миротворцев, никак не отреагировал на ввод в Абхазию международных миротворческих сил (на девяносто процентов состоящих из американцев, а международность этому контингенту придавали несколько десятков пакистанцев, нигерийцев и гватемальцев) и сделал несколько реверансов в сторону японцев по поводу северных территорий. И тут выяснилось, что ни один демократический журналист отчего-то не желает замечать никаких проблем в другой стране, ЕСЛИ это выгодно его собственной. Конечно, время от времени в некоторых иностранных газетах появлялись статьи «независимых» журналистов или русских правозащитников по поводу творящегося в России, но их было ничуть не больше, чем в прошлые годы, и к тому же весь сопутствующий антураж появления подобных публикаций и репортажей отчего-то создавал впечатление, что все это — всего лишь дань журналистскому богу по имени политкорректность. Так что на Западе президент Громовой был очень популярен, и там искренне (ну, почти) не понимали, почему его рейтинг в России упал до столь низких величин (впрочем, большая часть даже не подозревала, что эти результаты слегка подкорректированы, а иначе они выглядели бы еще более плачевными).
Итак, Запад предпочитал никакого шума не слышать, а большая часть российских СМИ уже сидела у Лубынина на коротком поводке. Спустя всего лишь несколько месяцев после инаугурации Лубынин стал фактическим хозяином огромной страны. И тут судьба преподнесла ему неожиданный, но от этого ничуть не менее неприятный сюрприз. Как оказалось, угроза его всевластию пришла совершенно с другой стороны, оттуда, откуда он ее абсолютно не ожидал. Пока он не покладая рук выстраивал свою модель управления государством, номинальный хозяин вошел во вкус и закусил удила.
Слава богу, в серьезные вопросы он особо не лез, отдав их полностью на откуп своему руководителю администрации, а на международных встречах послушно зачитывал подготовленные ему бумажки (и от себя только настойчиво заваливая собеседников приглашениями приехать к нему в гости попариться в баньке или съездить на охоту и искренне удивляясь, почему лидеры западных стран вежливо, но непреклонно отклоняют такую славную халяву), но зато вытворял черт-те что вокруг себя. Он приблизил к себе двух своих бывших прапорщиков — начальников складов, тут же присвоив им звание полковников, вывез откуда-то из Невинномысска свою старую зазнобу и велел Лубынину подыскать ей должность в администрации, а также деятельно занялся обустройством в Москве на «хлебных» должностях всех своих зятьев, племянников и остальной своей родни, оказавшейся неожиданно многочисленной. Впрочем, некоторых он успешно пристраивал и на местах, выводя из шоферов в вице-губернаторы, из мелких адвокатов — в прокуроры субъектов Федерации и из замкомандиров рот — в слушатели Академии Генерального штаба. Причем эти люди, чувствуя свою безнаказанность, начинали брать абсолютно беззастенчиво и никак не согласуясь с Лубыниным, отчего стройная система, которую он предполагал создать и поддерживать в достаточно широких, но все-таки более или менее разумных рамках, уже шла вразнос.
Подобная ситуация не могла долго оставаться без последствий, и уже к середине мая первым звонком стала финансовая система. За одну неделю — с шестнадцатого по двадцать первое мая, несмотря на все усилия Центробанка, рубль упал, инфляция составила почти двенадцать процентов. И Лубынин понял, что если ничего не предпринять, то все, на что он так надеялся, пойдет псу под хвост, а самого Пашу ждет более чем печальный конец. Поэтому, после некоторого размышления, он велел подобрать кое-какие документы, видеозаписи, составить определенную справку и, когда президент в очередной раз позвонил ему и велел подготовить баньку в уже изрядно расстроившихся «Барсуках», напросился попариться вместе с Павлом Парфеновичем (в последнее время у Паши и без того было достаточно желающих с ним попариться, так что Лубынин, к его собственному облегчению, был несколько отстранен от сего чуть ли не ежедневного ритуала).
Банька вышла славная. Вместе с президентом в этот раз парились его старый сослуживец, бывший начальник склада, а ныне полковник Дубак и парочка приглашенных им собутыльников, слегка ошалевших оттого, что они ухлестывают веником спину самому президенту России. Так что когда Паша, разомлевший и слегка поднакачавшийся свежайшим чешским пивом с нежнейшим вяленым лососем, сегодняшним утром доставленным самолетом от губернатора Приморья, Лубынин решил, что время пришло. Когда Паша, отдуваясь, с лоснящимся от пота лицом развалился на диване-качалке с палочкой столь понравившегося ему шашлычка, Трофим Алексеевич примостился рядышком, скромно потупил глазки и заговорил:
— Павел Парфенович, я крайне извиняюсь, но у нас возникли некие обстоятельства, которые требуют некоторого вашего вмешательства.
Паша, только что оторвавший зубами от шампура кусок хорошо прожаренной свинины, на мгновение замер с мясом в зубах, затем судорожным движением, почти не жуя, протолкнул мясо в глотку и недовольно поморщился:
— Ну чего еще?
Лубынин торопливо поджал губы, ликвидируя на корню чуть не появившуюся на них презрительную усмешку, которая была совершенно ни к чему. Его план был не особо тонок, но прост и надежен. И главное в его успешном осуществлении зависело от мастерства исполнения. Так что любая нечаянная гримаса могла испортить все дело. Паша в последнее время совсем отбился от рук, но пытаться сделать ему укорот было уже поздно. А никакие призывы и предостережения на него не действовали. Занятый своими делами, Трофим Алексеевич как-то упустил момент, когда вокруг нового президента образовалась этакая броня из прихлебал и лизоблюдов, столь высоко взвинтивших Пашино самомнение и уверенность в собственной непогрешимости, что теперь любые меры воздействия на Пашино сознание были абсолютно бесполезны. Кроме единственной. Пашу еще можно было напугать. Но этот испуг должен был быть достаточно сильным.
Ознакомительная версия.
