А я, обнимая каждого из них, повторяя какие-то слова утешения, тупо смотрел на Сашку, бредущего ко мне последним, и вспоминал лица Костика и Ольги, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
Заставив ребят дойти до моего дома, я накачал их снотворным и положил спать. Прямо теми парами, которыми они и летали — отрываться друг от друга они ни за что не соглашались. А потом занялся молча переживающей горе Ирой.
Жена двигалась на автомате, как сомнамбула. Она не сказала ни слова, пока я ее раздевал, мыл, пока укладывал в постель. Лишь когда я прилег рядом, и начал теребить пальцами ее волосы, она вдруг бросилась мне на шею и разрыдалась. Глядя в потолок остановившимся взглядом, я скрежетал зубами, снова и снова прокручивая в памяти последние минуты перед стартом, когда нахмуренный Костик выслушивал мои напутствия, и улыбку Ольги, желающую нам «ни пуха ни пера» из окна второго этажа…
Жить не хотелось. Дышать — тоже. За соседней стеной билась в рыданиях Марта, чуть дальше были слышны всхлипывания Кристи Форд. Поняв, что снотворное необходимо и нам, я дотянулся до валяющейся на полу аптечки и вколол лошадиную дозу и Ире, и себе…
Следующие пять дней я провалялся перед своим, уже приведенным в порядок кораблем, в компании с Тамаркой. Девушка тяжело переживала гибель младшей сестры, и ни на миг не отпускала меня от себя. Даже во сне она обнимала меня за шею, и плакала или тихонько постанывала всю ночь напролет. Бесились все — даже присутствие семерых малышей, которым не было и восьми, единственных, оставшихся в живых детей, не смягчало даже девушек. А на папу вообще было страшно смотреть: он осунулся, под его глазами появились черные круги, а во взгляде смешалась такая боль и ненависть, что когда он иногда останавливался на мне, по моей спине начинал течь холодный пот. Мама держалась немного лучше: она выплакалась, и целыми днями возилась с детьми, что-то им втолковывая или просто играя. Все остальные либо молчали, злобно дожидаясь прилета остальных, чтобы отправиться отомстить, либо терзали тренажеры, доводя себя до полного изнеможения…
Первыми вернулись ребята дяди Якова: из двадцати шести ушедших вернулось только двадцать. Три пары ребят из последнего выпуска не пережили боевого крещения…
Через сутки сел дядя Вольф — из двадцати четырех ребят вернулось двадцать. И тут погибли новички.
Потом, дня три, не было никого. Папа даже решил хотел послать кого-нибудь на разведку, но не успел: на четвертое утро в систему вошли все остальные. Вернее, все, кто остался в живых. У Гельмута погибло четыре звена, а в группе, пришедшей с Дабога, дела обстояли хуже некуда: погибли дядя Игорь, тетя Мари, Элен, Гарри и еще двенадцать человек! Правда, ни к одной планете враг прорваться так и не смог…
Тамара потеряла сознание сразу, как только поняла, что ее родителей больше нет. Подхватив ее на руки, я бегом утащил ее домой, вколол ей кучу антидепрессантов, и постарался вывести из шока. Увы, придя в себя, она забилась в таких рыданиях, что я испугался. Пришлось мысленно звать маму…
Мама ворвалась в мою комнату через минуту, как обычно, выломав по дороге дверь. Вкатив девушке мощную оплеуху, она перевернула ее лицом в верх и заорала:
— Ты что, совсем сдурела? Ты думаешь, одной тебе тяжело? Посмотри вокруг! Мы потеряли шестьдесят человек! Понимаешь? Из них двадцать два ребенка! Кто за них отомстит? Ты? Да ты сейчас не то что штурвал, пистолет не удержишь! Ты — не Демон, а истеричка!
Тома, глядя на нее квадратными глазами, прошептала:
— Но у меня же больше никого нет!
— Как это нет? — взорвалась мать. — А он? А я? А Вик? Вы все — наши дети! Все, понимаешь? Я потеряла двоих! Но не вою на каждом углу, а жду момента, когда смогу дорваться до тех, кто это сделал! Кто клялся уничтожать Циклопов до последнего? Или ты не знала, что это — война? А на войне бывают жертвы! Не распускай сопли, девочка! Твои родители были великими бойцами! И у тебя один путь — стать такой же… Кто, кроме тебя, прикроет моего сына? Скажи мне, кто?
— Никто… — тихо прошептала девушка.
— Как? В таком состоянии ты даже с мухой не справишься! А завтра мы уходим в рейд! Ты с нами?
— С вами! — подпрыгнула на кровати Тамара и сжала зубы.
— Вот такая ты мне нравишься больше, дочка! — мама провела ладонью по ее волосам, и, прижав ее голову к своей груди, добавила: — С сегодняшнего дня у меня есть еще один ребенок… Живи у нас! И еще: мы тебя очень любим. Так же, как любили и Игоря, и Мари… Они были нашими самыми близкими друзьями… Я сама умираю от горя, просто я должна быть сильной… Без меня погибнет муж, сын, ты… Держись, девочка! Когда мы прикончим этих ублюдочных Циклопов, мы с тобой еще наревемся…
Тамара, всхлипывая, обнимала маму, а я, сжимая зубы, чтобы не расплакаться, смотрел в окно, за которым отец что-то говорил остальным Демонам. В голове колотилось два слова: «Завтра — рейд! Завтра — рейд!»
Мы уходили. Все. Сто четыре «Посвиста», десять транспортов с боеприпасами и шесть — с топливом. Уходили, оставляя Окаду и все остальные планеты беззащитными. Но мы не могли иначе: каждого из нас изнутри жгла такая боль, что утопить ее можно было лишь в крови. В очень большом ее количестве…
Нас провожало все население планеты: две с лишним сотни отчаявшихся людей смотрело, как корабли отрываются от бетонки, и молилось, чтобы мы смогли осуществить задуманное. Иначе шансов выжить не оставалось ни у кого из них.
В последний раз бросив взгляд на уходящий под ноги шар планеты, я активировал связь и спросил:
— Все готовы? Дети пристегнуты?
— Так точно, командир!
— Тогда начали!
Повинуясь команде, корабли начали разгон. Транспорты не спешили: они должны были вывалиться из гипера на двадцать минут позже нас, чтобы не быть уничтоженными кораблями Циклопов. И старались удержаться в графике…
…Первая система, в которую я привет своих ребят, называлась Шилка. Семь планет, две обитаемые, и верфь — цель нашей атаки. Как я и рассчитывал, потеряв более четырех тысяч кораблей, Циклопы за прошедшее время не успели восстановить их число. В системе мы обнаружили всего две с половиной сотни бортов. На полчаса хорошего боя. По два-три на брата. Циклопов не хватило даже на то, чтобы немного пригасить злость. Уничтожив верфь, мы дозаправились и прыгнули к дальше…
* * *
…Три с половиной месяца непрерывных прыжков вымотали нас до предела. Зато мы уничтожили почти двенадцать тысяч кораблей Циклопов, одиннадцать верфей и несколько сотен. Убитых Циклопов уже никто не считал: даже у молодежи их число зашкалило за пару тысячи. А их корабли считали десятками: мало кто еще не перешел рубеж в сто сбитых машин. Последние недели Циклопы старались уйти сразу, как только мы появлялись на их радарах. И уходили. Но редко. Но мы, методично уничтожая всех, кого догоняли, не ленились возвращаться в уже зачищенные системы по два — три раза, частенько находя там прячущиеся от нашего возмездия корабли. Пройдясь по всей зоне противника, я как-то выбрался к Рохх и попросил их о помощи. Узнав, что основной массы флота противника уже нет, племена с бешеным энтузиазмом бросились помогать нам добивать поверженного исполина. Мы частенько сталкивались с ними в своих скитаниях, иногда обмениваясь новостями. А однажды, как-то сразу, вдруг поняли, что Циклопов больше нет… Вернее, что все их купола уничтожены, системы захвачены нашими союзниками, а те немногие корабли, которые сумели сбежать, ушли так далеко, что уже не попадаются нам на пути. Учитывая, что дозаправляться им было уже негде, можно было считать, что война окончена. И я, для очистки совести совершив еще несколько прыжков, решил возвращаться на Окаду…
