"Интересно, - подумал Петров, - а у нас они есть, эти самые экономические субъекты? И кто они такие? Но уж я-то не субъект - это точно!"
И вот тут он разозлился. Почему-то. И неизвестно, на кого. Это было что-то новое, Петров стоял, подпирал стойку навеса, и его просто трясло от злости. На все подряд. На то, что не едет автобус, на бюрократов, сидящих в конторах и высасывающих из пальца планы и валы, на все эти дурацкие правила, по которым он жил до сих пор, и которые не давали жить его однофамильцу. Он был зол и на самого себя за то, что дожил почти до тридцати лет и ни разу ни у кого не спросил, почему все так по идиотски устроено, что никто никого ни о чем не спрашивает, а тем временем это все течет неизвестно куда и неизвестно зачем...
Автобуса все не было. Вполне возможно, что его не было случайно, но Петрову все больше и больше казалось, что его нет в плановом порядке. Кто-то где-то решил, что сегодня автобус ехать не должен. Почему? Это не известно. И не очень важно. Если есть план, то объяснений не требуется. План надо выполнять - расходитесь граждане, не заслоняйте другим светлые перспективы! Точно так же, если положено платить оклад, то его нужно платить. Потому, что есть фонд заработной платы, и его нужно израсходовать. Деньги отпущены и должны быть истрачены до последней копейки. Запущен некий механизм, в котором тормоза не предусмотрены. И теперь никто, даже сам генеральный секретарь не может его остановить. Механизм стал умнее своих творцов, он самоусовершенствовался, проэволюционировал, и люди над ним больше не властны!
Петров подумал, что еще немного, и он сойдет с ума.
"Все, - подумал он, - теперь все. Либо автобус приедет, либо нет. Если приедет, значит я еще что-то могу. Вот здесь, на этой самой остановке, я должен показать этому скотскому механизму, что я плевать на него хотел!"
И тут появился автобус. Он надвигался как огромная свинья, урча и хрюкая от удовольствия. Как же. от него, зависело будущее мира!
Петров поднял руку.
Но автобус не остановился. Он был загружен под завязку и проскочил остановку на полном ходу, даже не заметив, что там стоит какой-то Петров со своими мыслями.
Петров погрозил ему вслед кулаком. Он понял, что вот как раз этот-то автобус и запланирован, но не запланирована его, Петрова, посадка. И теперь, чтобы хоть как-то остаться человеком, он должен сам что-то предпринять.
"А что я могу сделать? - подумал Петров обреченно. Ждать следующего? А если и он не запланирован? Что, так и подохну на этой остановке?.."
Он вдруг сорвался с места и бросился вслед за автобусом.
- Ты, куда? - крикнул Виктор и побежал следом. Петров на ходу оглянулся.
- Все, все.., уходи домой.., я доберусь!
Но Виктор его таки догнал.
- Ты что, очумел? Куда бежишь? - произнес он, с трудом переводя дыхание.
Петров стащил плащ, скомкал его и сунул под мышку.
- Все нормально, - сказал он. - Ты меня не провожай. Мне надо самому... Иначе эта канитель никогда не кончится.
- Какая канитель?!
- А вот вся эта. Пока каждый из нас не начнет ходить своими ножками, а будет стоять на своей остановке и проклинать расписание, все это будет продолжаться. Так что, бывай здоров.
- А-а... Ну, да. Понял, - Виктор улыбнулся. - Это ты верно заметил. Тогда что же.., бывай. Заходи. Адрес запомнил?
- Найду.
- Ну, пока.
- Пока. И они разошлись в разные стороны.
----
На следующий день Петров явился на работу, и только тут вспомнил, что забыл в гостях портфель. Нужно было печатать новые листинги. Петров это сделал, вернулся на рабочее место и углубился в изучение программы.
Очень скоро он понял, в чем дело. Отрицательные зарплаты явились следствием отрицательных премий. Последние же возникли при помощи алгоритма, заложенного в программу, путем вычитания из фонда заработной платы крупной суммы штрафов за недопоставку и невыполнение договоров, а также сумм, пошедших на переплату за сверхурочные работы. В деле фигурировали также какие-то неведомые проценты за просроченный кредит и еще какие-то уже совершенно зубодробительные бухгалтерские штучки. В результате, чисто формально, премиальный фонд стал отрицательным. Петров, разумеется, во всей этой кухне ни бельмеса не понимал, но сам алгоритм сведения баланса знал почти наизусть. Ввод в строй его программы был приурочен к грандиозной кампании по переводу предприятия на хозрасчет, и когда бухгалтерия в муках рождала данный алгоритм, она и понятия не имела, на что он способен в благоприятной ситуации. Премия делилась стандартно: пропорционально окладам, но для простых смертных существовали кое-какие ограничения, а для некоторой категории лиц ( включающей, между прочим, и директора) такие ограничения отсутствовали. И вот - кода! Отдельные премии превысили оклад, а поскольку были со знаком минус, результаты работы алгоритма проявились, как говорив Поэт, весомо, грубо и зримо.
Когда Петров разобрался в причинах и истоках, его даже пот прошиб! Действительно, его программа считает заработную плату, а надо считать заработанную. А как её можно посчитать? И кто может определить, действительно ли его сотруднички сделали за этот месяц что-либо полезное? А если нет, то за что им тогда платить? Но почему же никто не суетится и не пытается выяснить это, а, наоборот, все сидят от аванса до получки и обратно. Может быть, как раз, и в магазинах пусто оттого, что вся страна ничего не делает, а только сидит и получает свои оклады? Пусть не все, но уж какая-то достаточно значительная часть? А может быть, все делают не то и не так! Почему же никто не кричит об этом? И не пора ли об этом сказать вслух?
"Кажется, уже пора, - подумал Петров. - Колбасы нет, носков нет, скоро и хлеб, наверное, кончится... Пора."
Оставалось, правда, непонятным, кто будет слушать его, Петрова, и не будет ли его крик "гласом вопиющего в пустыне". Однако и сама решимость дорогого стоила!
Приняв решение Петров облегченно вздохнул. Пора - значит пора, и только. Будет случай - он крикнет.
Петров еще раз глубоко вдохнул, но выдохнуть не успел, потому что женско-бухгалтерский коллектив вдруг разом прекратил шушуканье, дверь в комнату отворилась, и к столу Петрова тяжелой походкой приблизился Иван Кузьмич Кожемякин - зам главного бухгалтера по политической части и непосредственный начальник. Женщина, сидевшая за соседним столом, немедленно вспорхнула, понимая, что разговор, который сейчас состоится, будет носить конфиденциальный характер.
Кожемякин взял освободившийся стул, придвинул его к столу Петрова, прочно уселся, поерзал немного и тяжело вздохнул. Петров терпеливо ждал. Он уже догадался, зачем здесь появился товарищ Кожемякин, что тот сейчас скажет, но что будет отвечать он. Петров, еще не знал.
