комнаты, и с их помощью они вдвоём начали медленно ковырять и царапать цемент у основания одной из решёток, бывшей их единственным шансом выбраться на свободу. Ралтону казалось, что, хотя они усердно занимались этой мучительной работой, они почти не оставляли никаких следов на твёрдом цементе, в котором Маллет за последние дни сделал несколько неглубоких ямок, но они всё равно продолжали трудиться, сбивая руки в кровь. Большой конденсатор на поляне продолжал гудеть, и с приближением рассвета группы звёзд над головой медленно смещались на запад.
В последующее время, показавшееся притуплённым чувствам Ралтона бесконечным, они были поражены неподатливостью цемента, который они ковыряли, и только благодаря безостановочному труду они смогли оставить неглубокие царапины на этом грубом материале. Они ковыряли возле основания прута решётки, молча и безостановочно, они работали окровавленными руками, в то время как из лабораторного корпуса справа, находившегося вне пределов видимости, всё ещё доносился тихий гул голосов. На площади всё также стоял никем не охраняемый огромный конденсатор, и, хоть они и продолжали трудиться, им казалось, что они ни на шаг не приблизились к свободе, и вот уже серый оттенок света в тёмном небе над головой возвестил о приближении рассвета. В очередной раз выглянув из окна, Ралтон разглядел блестящие массы протоплазмы у основания огромного конуса, которые всё ещё лезли вверх, и увидел, что им удалось удержаться на полпути к вершине, и они тщетно вслепую пытаются подняться ещё выше.
Но не эти блестящие массы на пустынном острове занимали центральное место в мыслях Маллета и Ралтона, когда они трудились над решёткой, окровавленные, слепые от заливающего глаза пота, практически лишившиеся сил; это были другие гигантские массы, которые, как знали оба учёных, в это время захлёстывали побережья и острова, поглощая народы Земли по мере их продвижения вперёд. Ни один из них не говорил об этом; ни один из них вообще не произнёс ни слова, пока они изо всех сил трудились у упрямого прута, но эта мысль как бы витала между ними, подстёгивая их силы. И наконец, когда на востоке забрезжил рассвет, они соскребли цемент с одной стороны основания прута и распрямились, почти без сил.
— Это всё, что нам удалось сделать! — выдохнул Маллет. — Наш единственный шанс — это вытащить прут сейчас — если мы будем ждать дольше, то наступит полдень.
Они оба на мгновение замерли, затем схватились за прут, упёрлись в бетонную стену и вложили всю силу своих мышц в мощный рывок. Ралтону показалось, что он услышал, как его мышцы и мышцы его друга затрещали от напряжения, и закрыл глаза от боли, вызванной этим усилием. Он почувствовал, как прут слегка пошевелился в их руках. Но когда они отпустили и быстро осмотрели его, то обнаружили, что он всё также неподвижен. Они снова схватились за него, снова вложили всю свою силу в мощный рывок и на этот раз почувствовали, как он ощутимо поддался. Ни один из них не сказал ни слова, и Ралтон увидел, что его друг, как и он сам, тяжело дышит; они прервались на мгновение, а затем снова схватились за прут. Ещё одно невероятное усилие — он поддался и затем с резким, пронзительным скрежетом железа о цемент полностью вышел из стены.
Какое-то время они оба неподвижно стояли, прислонившись к стене, запыхавшиеся и измученные, и с бешено колотящимися сердцами прислушиваясь, не поднял ли Мансон и остальные тревогу, услышав последний пронзительный скрип прута. Они заметили, что слабые голоса из лаборатории, вроде как прекратились, но не было слышно никаких звуков тревоги, и никто не появился ни на площади, ни в пределах видимости из их тюремной комнаты. Затем, после минутной паузы, Маллет подтянулся и протиснулся в окно между вторым прутом и стеной, а через мгновение Ралтон последовал за ним. Присев на землю под окном, в сером свете рассвета, разгорающегося над вершиной скального конуса, Маллет указал на стоящий на площади огромный шар-конденсатор и его незащищённый пульт управления.
— Пульт! — хрипло прошептал Маллет. — Если мы сможем добраться до него…
Они крадучись шагнули вперёд, стараясь двигаться бесшумно. Ни с какой стороны не доносилось ни звука, кроме едва слышного гудения огромного конденсатора. Ещё шаг, ещё. Медленно и осторожно они выбрались из укрытия возле своей тюрьмы и длинного здания рядом с ней на большую круглую площадь. Кровь бешено застучала в жилах Ралтона, потому что теперь матово блестящий конденсатор находился всего в нескольких сотнях футов впереди, в центре площади. Стоит ли спешить туда и полагаться на случай, что он успеет вовремя добраться до управления конденсатором? Он отбросил эту идею, хотя они с Маллетом продолжали красться вперёд; ведь через несколько мгновений их скрытное, бесшумное продвижение привело бы их к цели. Ещё несколько мгновений…
— Боюсь, ваша стратегия, Маллет, несколько… инфантильна!
Голос Мансона! Холодный и насмешливый, он, как меч, пронзил их мысли, и они оба обернулись, а затем отпрянули назад. Из открытой двери одного из зданий, находившегося позади них, вышел крупный, холодно улыбающийся учёный, в одной руке он сжимал тяжёлый автоматический пистолет, направленный на них. Из-за других зданий, справа и слева от площади, направив на них свои пистолеты, вышли трое остальных учёных — Лабро, Кингсфорд и Краунер. Всё ещё находясь в сотнях футов от конденсатора, Ралтон в тот момент окончательно понял, что им никогда не добраться до него, никогда не добраться потому, что пули со стальными оболочками, выпущенные из четырёх пистолетов, пронзят их тела. Шум, раздавшийся при высвобождении прута, разбудил всех четверых, они схватили пистолеты и теперь насмешливо смотрели на двоих человек, стоявших перед ними. Седовласый Мансон с издевательским взглядом, смуглое лицо Лабро, искажённое безумной яростью; злорадствующий Кингсфорд — его волевое, интеллигентное лицо, было словно искажено дьявольской рукой; холодно-безразличное лицо светловолосого Краунера, чьи глаза всё ещё безумно сверкали сквозь блестящие стёкла очков — все эти лица, казалось, медленно вращались вокруг Ралтона в этот, казавшийся вечным, момент.
До его слуха снова донёсся голос Мансона.
— Было забавно наблюдать за вашими неуклюжим продвижением, — поддразнил он их, — хотя, к сожалению, мы, конечно, не можем позволить вам зайти дальше.
Он внезапно повысил голос, жилы на его шее напряглись от ярости и всё веселье покинуло его.
— Вы глупцы! Вы пытаетесь сорвать величайший научный эксперимент, когда-либо проводившийся на Земле; вы пытаетесь спасти человечество, расу, столь же ничтожную, как и вы сами, от гибели, которую мы, хозяева жизни, уготовили им; вы пытаетесь сделать невозможными новые расы, которые мы, хозяева жизни, подарим Земле,
