Но вот основная часть процессии прошла. Теперь передо мной проходили небольшие группы тех, кому, вероятно, было труднее всего уходить. Слышал ли я их плач сквозь шум дождя? Скорее всего они плакали мысленно, и горе их так подействовало на меня, что я не мог смотреть на них спокойно. Я закрыл глаза и ощутил, как по моим пальцам и пыльным щекам потекли горькие слезы.
— Керован!
Наконец призрачные тени исчезли. Осталась только свирепая буря. На моем плече лежала рука Ривала. Он тряс меня, как бы стараясь пробудить ото сна.
— Керован! — в его голосе послышались повелительные нотки. Я тщетно пытался рассмотреть что-либо во мраке.
— В чем дело?
— Ты… ты плачешь, что с тобой?
Я рассказал ему о народе, который уходил куда-то, охваченный горем.
— Может быть, у тебя было видение, — произнес он задумчиво, когда я закончил свой рассказ. — Может быть, так Прежние покидали эту страну. Ты никогда не пробовал себя в ясновидении? Не проверял себя на наличие в тебе Силы?
— О, нет! — я решил, что мне не нужна еще одна тяжесть, которая окончательно отделит меня от людей. Достаточно было того, что на моем теле отразилось проклятие, лежащее на нашем роду, и я не хотел добавлять к этому еще и ясновидение. Я не желал идти по пути, по которому идут Мудрые Женщины и некоторые мужчины, вроде Ривала. И когда Ривал предложил мне испытание, я быстро и без сомнений отказался. Ривал не настаивал. Идти по этому трудному пути можно только добровольно и самостоятельно. Этот путь требовал более суровой дисциплины, чем путь воина. Здесь царили свои законы.
Когда буря стихла, небо снова просветлело и мы смогли двинуться дальше. В выбоинах и ямах стояла вода. Мы наполнили свои бурдюки и досыта напоили лошадей. Мы ехали, и я все время думал, что же это было — сон или видение? Но уже вскоре я потерял ту остроту сопережевания, которая так воздействовала на меня. И я был рад этому.
Дорога, которая до этого все время шла прямо, теперь стала описывать широкую дугу, отклонявшуюся к северу. Она вела все дальше в неизвестность Пустыни. Впереди мы заметили темно-голубую линию в вечернем небе, видимо там лежала горная цепь. Земля здесь была более плодородной, все чаще попадались деревья, а не чахлые кустарники, окруженные засохшей травой. Вскоре мы добрались до моста, переброшенного через бурный поток. И тут мы остановились на ночлег. Ривал настоял, чтобы мы устроились не на берегу, а на песчаном мысу, врезавшемся в поток. После дождя вода в реке поднялась, и бурные волны разбивались о прибрежные камни, обдавая нас брызгами.
Я с неудовольствием принял решение Ривала, так как считал, что место выбрано довольно неудачно, и что оно слишком опасно из-за близости воды. Вероятно Ривал угадал мое настроение, потому что сказал:
— Это опасная страна, Керован. Лучше принять обычные предосторожности… и необычные тоже.
— Обычные предосторожности?
Он показал на воду.
— Через такой бурный поток не перейдет никто. В случае нападения нам придется защищаться лишь с одной стороны.
Это действительно была обычная предосторожность. Я раскидал камни, очистив место для нас и животных. Ривал запретил разводить костер, хотя бурная речка нанесла много топляка. В воде была своя жизнь. Я заметил мелькнувшую тень и решил, что здесь водится рыба громадных размеров, хотя мною и владело беспокойное ощущение, что тень не была рыбой. Но я подумал, что не стоит слишком углубляться в неизвестность.
Мы решили выставить часового, как будто находились в окружении врагов. Когда наступила моя очередь сторожить, то я был настолько встревожен, что в каждой тени мне чудилось подползающее чудовище, но я постарался взять себя в руки и успокоиться.
Хотя днём солнца не было, ночью луна появилась во всем блеске. Ее яркие лучи, освещая долину, делали ее черно-серебряной, серебряной — на открытом пространстве, черной — в тени. В этой Пустыне была своя жизнь. Мы услышали отдаленный стук копыт и наши лошади заржали и забеспокоились. Видимо, это были их дикие собратья. Однажды я услышал далекий печальный зов, подобный вою волка, вышедшего на охоту. И что-то большое и крылатое медленно и бесшумно пролетело над нами, как бы рассматривая, кто же это вторгся в его владения. Но эти звуки не были пугающими сами по себе: о существовании диких лошадей знали все, волки забегали даже в долины, а крылатые хищники водились повсюду.
Нет, вовсе не эти звуки тревожили меня. Меня тревожило то, чего я не слышал. Я был уверен, что в этой серебристо-черной долине скрывается кто-то или что-то, что следит за нами и прислушивается так же внимательно, как и я. Но я никак не мог решить — добро это или зло.
Утреннее солнце разогнало все мои страхи. В дневном свете долина выглядела не такой жуткой. Она была открыта взгляду и пустынна. Мы переехали мост и поехали дальше по дороге к заметно приблизившимся горам.
К полудню мы добрались до подножия гор. Их вершины были остры, как лезвия ножей. Дорога начала петлять. Она сузилась до того, что по ней можно было проехать только двоим одновременно, поворачивала направо и налево, спускалась вниз и поднималась вверх. Казалось, что те, кто прокладывал эту дорогу, следовали по самому легкому маршруту в лабиринте гор. Прежние и тут оставили свои следы. На каменных плитах мы видели множество изображений. Встречались лица, похожие на человеческие, а иногда мы замечали физиономии каких-то жутких существ. На некоторых плитах мы видели высеченные надписи, и Ривал терпеливо срисовывал их.
Хотя никто ещё не смог прочесть письмена Прежних, Ривал надеялся, что когда-нибудь ему удастся сделать это. Он истратил так много времени на копирование, что полдень застал нас в узком ущелье, где мы решили отдохнуть, устроившись под самым подбородком широкого лица, надменно смотрящего на нас из глубины утеса, на котором оно было высечено.
Я долго разглядывал его и чем больше я смотрел, тем более знакомым казалось мне это лицо, хотя я и не мог сказать, почему и откуда. И хотя сейчас мы были окружены причудливыми изображениями, у меня пропало ощущение, что за нами следят. Впервые за время нашего путешествия у меня поднялось настроение.
— Почему здесь столько изображений? — удивлялся я. — Чем дальше мы продвигаемся, тем их становится больше.
Ривал проглотил кусок хлеба и, подумав, ответил:
— Возможно, мы приближаемся к очень важному месту — к Святилищу, а может и к городу. Может, это часовые… Годами я собирал и анализировал рассказы торговцев, и никто из них не забирался так далеко по этой дороге.
Я заметил, что он возбужден и ждет какого-то важного открытия, самого важного из тех, что он сделал за долгие годы путешествий по этой Пустыне. Он быстро поел, нетерпение уже овладело им, также как и мной. Мы не стали задерживаться под этим гигантским подбородком и поскакали дальше. Дорога продолжала извиваться между горами и изображения стали более сложными. Теперь это были уже не головы и лица. Линии образовывали замысловатые узоры. Ривал остановился перед одним из них и трепетно воскликнул:
