Ознакомительная версия.
Про него рассказывали ужасные вещи. Совсем молодым майор был в Дели во время восстания сипаев. Там он прославился страшными жестокостями при их усмирении; говорили, что он собственными руками перевешал множество сипаев. Да и, действительно, при взгляде на его круглые неподвижные глаза, его худое нервное лицо, на его сухие руки, похожие на когти хищной птицы, и на выражение холодной жестокости в уголках его рта, можно было ясно представить себе безжалостного судью и победителя без снисхождения; что же, кроме этого, могли найти в нем несчастные бунтовщики?
— Резюмируя сказанное, — заговорил лорд Темпль который в таких собраниях брал на себя роль председателя, — мы придем к заключению, что если нельзя сказать ничего невыгодного про кандидата, то все-таки он не принадлежит к знатному роду, что мы привыкли требовать от наших членов…
— Да, — подхватил живо маленький лорд Эртон, — лорд Темпль говорит правду. Приглашать его, быть на его обедах — это очень приятно; но открыть ему двери клуба Мельтон — это, в некотором роде, вводить его в наши семейства. А кто в нашем клубе согласился бы вступить в ним в родство?
— Погодите вы! — вскричал с громким смехом Фицморрис. — Я не знаю ни одной невесты в нашем обществе, которая не согласилась бы сию минуту стать женой миллионера!
— Фицморрис, вы меня удивляете! — произнес лорд Темпль тоном строгого осуждения.
— Боже мой! он только сказал громко то, что каждый думает про себя! — заметил майор.
— Каждый!.. Можете говорить только за себя, я вас прошу. Я отказываюсь верить, что наши девицы имеют такие алчные и низкие желания! — сказал с жаром лорд Эртон.
— Однако кто же это имеет больше оснований знать это? — проворчал Фицморрис с нахальством.
— Благородно сказано, лорд Эртон! — произнес лорд Темпль покровительственным тоном.
— И я прибавлю, — продолжал маленький человек, сознавая за собой победу, — что ни в каком случае мы не должны сочувствовать подобным алчным желаниям. В последнем случае, чему удивляются в этом иностранце, кроме легкости, с какой он разбрасывает пригоршнями золото? Разве эта легкость растраты не есть дурной признак? Истинный джентльмен более бережет свое богатство, которого он только простой хранитель…
— Есть некоторая правда в том, что вы говорите, мой молодой друг, — перебил его лорд Темпль назидательным тоном, — но ничего не надо доводить до крайности (маленького лорда считали скрягой, так как, проведя юность в бедности, он имел закоренелую наклонность сберегать шиллинги и не впадать в противоположную крайность), — есть середина между пустой расточительностью и мелочной бережливостью. Люди нашего круга, воспитанные в роскоши, и должны жить широко…
— Пошел! — заворчал Фицморрис, нетерпеливо вставая, — теперь они запрягутся в «наш круг» и не выйдут из него всю ночь. Фейерлей, не хотите ли сыграть партию на бильярде?
— Чудак! — сказал майор минуту спустя. — Как расходилась у него желчь! А знаете, ведь говорят, что прекрасная Мюриель Рютвен поклялась стать леди Эртон до истечения этого года.
— Она способна этого достигнуть, маленькая волшебница! Но вы забываете, что он других взглядов. Ведь он хочет, из подражания патрону, жениться на одной из рода Плантагенетов и постарается улизнуть от Мюриель Рютвен.
— Этого не случится. Она сильнее его, да это не так трудно: подобные простофили всегда позволяют себя взнуздать…
ГЛАВА IV. У леди Дункан и у мистера Стальброда
Знаменитый рубин был отшлифован. На подушечке из белого бархата, в хрустальном ящике, окруженном стальной решеткой, под охраной трех сильных полисменов, он был выставлен для публики в Сен-Джемской галерее. Две сотни рассыльных, одинаково одетых в красное платье и голубые шапки, ходили один за другим с утра до вечера вдоль тротуаров Главной улицы и Пиккадили, чтобы сообщить народу об этом событии и раздавать проходящим полное описание.
«Рубин Великого Ламы» — таково было название, которое синдикат покупателей считал возможным присвоить этому драгоценному камню, исходя из того, что он был цвета «голубиной крови», а эта разновидность рубинов самая редкая, а потому самая драгоценная, встречается только в стране, где живут ламы, то есть в Тибете.
После шлифовки камень весил только девятьсот семь каратов, но оставался еще, как говорилось в объявлении, «колоссальным рубином, самым прекрасным из всех, какие только видело человечество».
Хотя нужно было платить два шиллинга за вход на галерею выставки и пять шиллингов по пятницам, но толпа теснилась там беспрерывно.
Само собой, Оливье Дерош и его чудесное богатство были более, чем когда-либо, предметом разговоров в клубе и салонах. В десятый раз уже говорили об этом у леди Дункан. Последняя даже утверждала, что встретила француза в дверях магазина Купера в тот день, когда он нес туда камень. Леди Дункан жила со своей дочерью Этель и сыном Кириллом в маленьком доме, который она снимала на улице Курсон на сезон с апреля до конца июля. Осень и зиму они проводили на водах, в городах континента, и, если их приглашали, то жили в замках богатых родственников или друзей. Ведь леди Дункан была небогата. Муж ее, морской офицер, почти всегда отсутствовал, находясь на службе где-то в далеких морях и не имел больших средств, леди Дункан приходилось вести незавидное для светской дамы существование и бороться с недостатками.
У нее был приемный день; была карета и большой штат прислуги, как требует того английский обычай. Но под этим наружным блеском скрывалась все возраставшая невозможность вести такой образ жизни. Кирилл не мог сдать никакого экзамена и был, кажется, способен только на то, чтобы показывать всем свои удивительные жилеты и безукоризненные галстуки. Этель, одна из красавиц на балах, которые она посещала, каждый раз была в затруднении приобрести новые перчатки и втайне завидовала тем бедным девицам, которые получали еженедельный заработок, добытый тяжелым трудом. И, однако, всю эту ежеминутную пытку надо было выносить со спокойным лицом; подобно маленьким спартанцам, надо было смеяться, чувствуя уколы.
В этот вечер на чаепитии у леди Дункан Кирилл болтал с лордом Эртоном, его товарищем по коллегии, когда вошел их общий друг Боб Рютвен и поклонился дамам.
— А сестры ваши будут у нас сегодня? — спросила Этель.
— По крайней мере одна. Это — очередь Марты, кажется?
—Очередь?
— Вы знаете, чтобы не вывозить в свет всех вместе, мать берет их по очереди, по старшинству, — сказал молодой Рютвен, смеясь, — но я уверен, что Мюриель выезжает не в очередь, гораздо чаще других…
Ознакомительная версия.
