Вернувшись в древний городок, он продолжал убивать время, то слоняясь по магазинам, то сидя в очередном кафе. В конце концов, он забрел в кинотеатр и вполглаза посмотрел, в почти пустом зале, виденный раньше «Дом ужасов», витая мыслями где-то далеко от экрана. И наконец дождался вечера.
Редкие прохожие возникали на освещенных фонарями пятачках тротуара и исчезали в тени деревьев — словно проваливались в иное измерение. Из открытых окон трехэтажного дома, возле которого стоял «воксхолл» Келли, доносилось бормотание телевизоров.
«Мог ли я подумать еще десять дней назад…»
Дэн затушил в пепельнице окурок и выбрался из машины. Огляделся и двинулся к больнице. Он не замечал, что невольно ускоряет шаг, влекомый неведомым притяжением.
Поравнявшись с больничной оградой, Келли еще раз стрельнул глазами направо и налево. Потом забрался на выложенное из кирпича основание, в которое были вмурованы идущие вверх металлические прутья, и протиснулся между угловой тумбой и ближайшим прутом. Там проем был шире, чем в других местах, и Келли подметил это еще днем, когда, следуя за «рено» Синчина, отъезжал от больницы. Операция прошла успешно, потому что Келли был сухощав, и хотя употреблял пиво не так уж редко, пивным животом пока не обзавелся. Спрыгнув на траву по другую сторону ограды, он пригнулся и начал пробираться среди кустов к больничному саду, куда выходило окно нужной ему палаты.
Несмотря на ясную погоду, земля под деревьями была влажной — солнечные лучи целыми днями не могли проникнуть сюда сквозь густую июльскую листву. Келли был уже недалеко от здания, когда что-то темное метнулось ему наперерез и с шорохом вскарабкалось вверх по стволу.
«Тьфу ты, это кошка! — сказал он зашедшемуся в истерическом стуке собственному сердцу. — Я спугнул кошку…»
Черной ли она была — или просто серой, какими вечером бывают все кошки?..
Келли сделал еще несколько осторожных шагов и остановился, разглядывая цепочку окон первого этажа. Почти все они были открыты, и кое-где горел свет, бледными прямоугольниками ложась на траву. Представив внутреннее расположение помещений больничного корпуса, Дэн поступью ловца бабочек приблизился к тому окну, за которым, как он полагал, находилась палата голубоглазой незнакомки. Ухватившись за края оконной рамы, он поставил ногу на выступ фундамента, оттолкнулся ступней и перевалился на подоконник. Отодвинул легкую занавеску и начал всматриваться в сумрак палаты. Радио молчало, до Келли не доносилось вообще никаких звуков, и, возможно, палата была и вовсе пуста.
Так он и оставался на подоконнике, его голова, плечи и грудь были внутри, а все остальное снаружи. Глаза наконец приспособились к темноте. Он разглядел тумбочки и кровати… и женщина, кажется, лежала там…
— Эй! — тихо позвал он. — Это я, Дэн Келли. Я был у вас сегодня…
Ему показалось, что в темноте раздался еле слышный вздох. — Это я, Дэн Келли, — повторил он, уже чуть громче. — Это я вас нашел… И привез сюда…
Теперь ответом ему была полная тишина.
— Я нашел вас в Стоунхендже, — еще громче сказал Келли. — Как вы попали туда? Откуда вы? — Он сделал паузу. — Вы меня слышите? Скажите свое имя…
И вновь все слова его, как в песок, ушли в тишину.
Келли отбросил колебания и, чувствуя себя пятнадцатилетним подростком, подался вперед, перенес ноги через подоконник, спустил их на пол и оказался в палате. Осторожно ступая, приблизился к постели, присел на краешек.
Да, незнакомка никуда не делась. Она лежала на спине, под натянутым до плеч одеялом, и Келли различил ее обращенное к потолку лицо. Он не мог разглядеть, открыты ли ее глаза, но какое-то чутье подсказывало ему, что она не спит.
— «Арго», — неожиданно для самого себя сказал Келли. — Ясон. Я вернулся.
Он произнес эти слова как код, рассчитывая на ответную реакцию, и его надежды оправдались.
— Ясон… — донесся до него тихий шепот, и почти в тот же момент он почувствовал прикосновение ее руки к своему бедру. — Я знала, что ты разгрузишься и вернешься… Пылевая буря… Экскаватор засыпало…
Дэн затаил дыхание, боясь пропустить хоть слово. Возможно, в этих словах был ключ, который позволит отгадать загадку.
— Где засыпало? — спросил он, понимая, что действительно имеет дело с чем-то необычным: какие пылевые бури могли быть в Стоунхендже той дождливой ночью? — В Чаттануге, да?
Пальцы женщины впились в его ногу.
— Их надо вытащить оттуда, это очень просто… Вытащи их… Иди прямо, никуда не сворачивай… Они там… Вытащи их…
— Хорошо, — сказал Келли и накрыл ее пальцы своей ладонью. — Можно, я поцелую вас?
— А я-то все перепутала… Там ведь не тупик, там выход… Я перепутала…
Он нагнулся и нашел своими губами ее губы. Они были теплыми и податливыми.
— Я найду их и вытащу, — произнес он и поднялся. — Прямо сейчас. Только скажите, как вас зовут.
— Не знаю… Юлалум[5]… Или нет? Не знаю…
Имя «Юлалум» было Дэну Келли неизвестно.
— Я верну вам имя. Я найду их.
Он пересек палату, взобрался на подоконник и спрыгнул на землю. И, не оборачиваясь, направился к ограде, за которой далекими звездами горели фонари. А над фонарями, в темном небе, горели настоящие звезды. Небо было заполнено звездами, а еще в нем кружили планеты. Луна, к которой завтра устремится «Аполлон»… Марс, который пока ждал своего часа…
…«Воксхолл» покинул засыпающий Солсбери и мчался к каменным исполинам Стоунхенджа. Дэн Келли не курил и не слушал радио, а сосредоточенно смотрел на дорожное полотно, уносившееся под колеса. Он не задумывался над тем, что творится с ним, он не анализировал свои действия — он просто делал то, что, по его собственному, возникшему словно ниоткуда, непоколебимому убеждению, был обязан сделать. Найти неведомых ему людей, о которых говорила женщина, и раскрыть тайну. Он был уверен, что у него это получится.
Оказывается, все эти долгие-долгие годы, занятые работой, вечеринками, футбольными страстями, скачками, картами, газетами и теленовостями, жило в нем заветное, сокровенное, непреодолимое желание прикоснуться к тайне, и раскрыть ее. Оказывается, он всю жизнь, может быть, и не ведая того, мечтал прорвать паутину обыденности и погрузиться в тайну…
Кто знает, сколько неоткрытых Америк упрятано в глубине каждой души человеческой…
Прибыв на знакомое место, Дэн Келли оставил машину и легкой, размашистой, пружинящей походкой подростка зашагал к древнему сооружению, ждавшему его в ночи.
Марк Синчин стоял возле своего темно-синего «рено» и смотрел, как выходят на привокзальную площадь три-четыре десятка пассажиров, прибывших в Солсбери лондонским поездом. Утро предпоследнего дня августа было хмурым и прохладным, и многие были в плащах. Американца журналист надеялся распознать без проблем, хотя общался с ним всего один раз, и то по телефону. Особого таланта тут не требовалось: нужно было просто определить, кто из мужчин-одиночек не идет к такси, автобусной остановке и стоянке автомобилей, и вообще не торопится покидать площадь, а изучает припаркованные у тротуара машины — Синчин описал американцу свой «рено». В результате этих наблюдений журналист вычислил гостя и помахал рукой мужчине средних лет, в светлом плаще и с небольшим портфелем явно заокеанского производства. Мужчина поднял руку в ответ и деловитой походкой направился к нему, огибая лужи, оставшиеся после ночного дождя.
