В безумии борьбы и отчаяния, подхваченные волной разрушения, люди, сознававшие себя обреченными, стихийным ураганом носились по улицам городов и деревень и еще недавно кипучих, крупных, культурных центров: разрушали памятники, осаждали тюрьмы, взрывали динамитом заводы, фабрики, железнодорожные мосты…
А над головами, над всеми дикими и страшными картинами стихийного разгула страстей, неудержимого взрыва отчаяния и ужаса, над реками крови, проливаемой в ожесточении борьбы за призрак спасения, за место в одном из воздушных шаров или аппаратов — повисала все ниже и ниже, вея дуновением неминуемой смерти, зловещая, необозримая черная тень, затянувшая больше половины неба, почти скрывшая солнце…
* * *
На тихой вышке П.-й обсерватории стоял, как верный часовой, старик-директор, не сводя глаз с своих инструментов.
Он не мог бы оказать, для чего и для кого он следит за этими интересными изменениями в небесной механике.
Но ум, воспитанный на идеалистическом служении чистой науке, и душа сурового рыцаря долго не допускали и мысли покинуть свой пост до последнего мгновения и последнего вздоха. И с привычным спокойствием духа, он педантично, внимательно и добросовестно продолжал свои наблюдения и записи.
А во вселенной совершался глубоко интересный момент. Астрономические пертурбации усложнялись и всевозможными расстройствами в области земного шара. Сейсмографы в подвальном этаже обсерватории показывали колебание почвы, эпицентр которого находился, по-видимому, где-то в западном полушарии.
Доктор Штейнвег, такой же строгий и самоотверженный слуга науки и долга, также не хотел покидать свой пост до последнего мгновения, но директор нашел, что умереть его долг не здесь.
— Дорогой мой друг! — сказал он ему дня два тому назад, положив ему руку на плечо и глядя на него добрыми глазами старшего любящего брата. — Вы как-то рассказывали мне, почему вы остались одиноки… Ну, вот… в эти тяжкие часы она тоже одна… Поезжайте к ней! Теперь ваше место там, около нее!
— Оставить вас одного, дорогой, уважаемый друг?
— Ну, ну… что ж делать, когда моя старушка покинула меня рано… Не беспокойтесь обо мне и поезжайте с Богом сразу. В последний раз сыграю роль начальника и отрешу вас in optima forma[3] от ваших служебных обязанностей. Ну… я чуть было не сказал: «до свидания»…
Сигнальный звонок вывел директора из раздумья; это была какая-то весть по трансатлантическому телеграфу.
Директор подошел к аппарату. На сматывающейся, автоматически отпечатанной полосе бумаги он прочел следующую депешу, поданную в Нью-Йорке в 8 часов 49 минут 38 секунд утра по американскому времени.
«Грандиозные вулканические извержения в цепи Андов. Вновь начали действовать сотни давно потухших кратеров. Более подробных сведений пока не имеем».
Директор в раздумьи вторично перечитал телеграмму.
— Земля трепещет в ожидании… — прошептал он про себя с задумчивой и печальной улыбкой.
Медленно и тяжко ползло время под гнетом все ниже нависающей над скорбной Землей темной массы.
Директор снова подошел к телескопу, чтобы еще раз отметить угол склонения кометы. Но едва он взглянул, — из груди его вырвался крик.
С лихорадочной поспешностью начал он набрасывать на бумагу формулы и цифры.
Прошел еще час. Он снова проверил положение кометы и снова принялся за вычисления. Затем одним прыжком очутился у телеграфа.
Старые руки сильно дрожали, когда он взялся за ручку аппарата, — но протелеграфировать ему надо было всего несколько слов.
И только исполнив этот долг, он в изнеможении упал на кресло перед своим письменным столом.
Но вот наступил роковой час… Д-р Штейнвег посмотрел на свой карманный хронометр…
— Еще 34 минуты и 52 секунды, — сказал он Ганне Родбах, стоявшей рядом с ним, плечо к плечу, у окна своей комнатки в мезонине. — Ровно 3 часа!..
— Не смотри больше на часы, милый, — шепнула она. — Время и без того пройдет достаточно быстро… для тебя и для меня и для всех нас…
И с невыразимым ужасом она вглядывалась в чернеющее перед ней и над ней небо. Зловещий круг казался, в силу оптического обмана, полым внутри — и эта полость опускалась все ниже зияющей черной бездной, готовой жадно втянуть в себя трепетную Землю…
Гигантское тело все больше и больше затягивало небо… вот оно совсем затянуло солнце!..
Мертвый, страшный свинцовый свет полного солнечного затмения все окутал собой, делая еще более зловещими последние минуты.
Насыщенная электричеством атмосфера разряжалась нескончаемыми раскатами грома. Ветер выл, сотрясая порывами все на своем пути. Посыпался град огромными частыми льдинами.
Часы на далекой башне показывали з часа 34 минуты… обостренное зрение Штейнвега отчетливо различало значки… Еще только несколько секунд…
Огромный черный шар застлал собой все небо и только по окружности его непрерывно сверкали, переливаясь, как северное сияние, короткие, яркие вспышки, точно ореолом окружавшие шар…
— Благодарю тебя еще раз, Эрвин, за то, что ты со мной… Обними меня крепче, любимый!..
Она поцеловала его. Он заглянул ей в глаза долгим, глубоким, скорбным взглядом.
* * *
Вдруг лицо ее, смертельно бледное в свинцовом сумраке, озарилось светлым лучом…
Что это?.. Прорвавшийся подземный огонь?.. Или пламя из мировых пространств, готовое расплавить, испепелить Землю?..
Нет, это был первый и робкий солнечный луч…
Штейнвег вынул часы… Было 3 часа 37 минут 29 секунд… почти тремя минутами больше…
Что же это? Ошибка в вычислении? Столкновение произойдет позже?.. Но нет; — сбоку уже снова проглянуло солнце… небо яснеет, яснеет…
Да что же случилось?!..
Короткая телеграмма, полученная правительством за несколько секунд до ожидаемого столкновения из П.-й обсерватории, содержала всего несколько слов:
«Столкновение избегнуто внезапным отклонением Земли со своей орбиты за несколько часов до катастрофы. Причины неизвестны. В 3 часа 34 минуты 52 секунды „комета“ будет уже на расстоянии 100 миль от земли.
О. Б. Серватор».
Земля была спасена в последний критический миг…
* * *
В числе пожеланий, принесенных директором своему другу и сотруднику в день его свадьбы, было одно, которое доктор Штейнвег свято исполнил: чтобы расцветшее сердце его осталось верно прежней святыне — науке. Счастье любви, восторжествовавшей почти на обломках всяких надежд, не помешало Штейнвегу отдаться прежним научным трудам, — и уже через несколько недель он представил академии наук свою работу — исследование «О причине несостоявшегося столкновения между кометой 3-го августа и Землей».
