[Серый человек]
Стояло жаркое лето, каникулы, школа вся покрашена. Он жил в Покрашенной Школе. Запах масляной краски, время разбито на осколки так и не прекращающимися звонками, отключить их почему-то невозможно. Бассейн зацвел (воду не спустили, засорился сток…) и ночь стонала лягушками, что вольготно развелись в нем. По этажам раскатана рулонная бумага (не портить свежую краску), он бродил по этим лунным дорожкам, припадал к кранам со школьной водой, делал вылазки в соседний гастроном, покупал вино, переливал его и пил из тяжелой бронзы победных кубков за первое место по лыжным гонкам. Разглядывал в телескоп звездные миры окон в соседних домах, пил чай со скелетом из биологического: на суставной косточке запястья у того клеенчатая бирка – и выведено чернильным карандашом: «Клара», – как у младенцев в роддоме.
По воскресеньям в школу, в спортзал, проникали члены таинственной секты, они поклонялись грозному индуистскому божеству – Богине, требующей человеческих жертв – задушенных по ночам тех, кому не спится и кто бродит невесть зачем пустынными улицами и переулками. И откуда они взялись? (Может, студенты? индийская община из Дружбы Народов?) Но эти адепты предупредили его, чтобы и пикнуть не смел – а то мигом предстанет с удавкой на шее пред пламенеющим взором беспощадной Богини. И вообще, ночной сторож, он раньше работал, им разрешил, сказали они. А вот кто он такой? – они не знают. Серьезные ребята, с такими лучше не связываться. Метали в цель жертвенные ножи-кхадги, отрабатывая удары, ломали руками и ногами принесенные толстенные доски. Да ну их, пусть тренируются.
Он зубрил на память высеченные в мраморе имена тех, кто окончил школу с золотой медалью; лазил по водосточным трубам; валялся под солнцем на зеленой крыше. На родном предприятии выделили сто километров каперной ленты, первое время всегда цеплял страховочный конец к монтажному поясу, куда бы ни шел. Лента отматывалась с бобины, прикрепленной к батарее в учительской… вроде магнитофонной ленты – записывая его перемещения… В случае чего, по обрывку точно установят место его исчезновения. Но оказалось неудобно: сам заткал перед собой оперативный простор каперной паутиной крест-накрест. Пришлось отказаться от затеи, носить с собой нож-стропорез, отсекать белые нити разросшейся по всем этажам грибницы.
Да, еще в начале лета нанятая бригада перекрывала протекающую крышу, один рабочий сорвался, разбился насмерть. Его вдова (у нее самой с «крышей» не все в порядке) взяла моду приходить, стучать в двери и окна. «А когда этот придет? когда он придет? что-то долго нет с работы…» Одно недоразумение. На зеркале в раздевалке то и дело появлялась надпись стеклографом, какие-то каракули… Но если долго разбираться, то поймешь: «Подкорми Ихтиандра в бассейне, а то очень кушать хочется; корм сам знаешь где». Приходилось смывать стеклоочистителем. И творилось что-то странное. Включалась сама собой и верещала пожарная сигнализация, лягушки заходились в истерике, кубки с грохотом рушились с полок, всю ночь напролет тревожно стучали сердца пионерских тамтамов и горны трубили зо2рю… Кто-то шелестел порой, пробегая по раскатанной в коридорах контрольно-следовой полосе.
Но вот уж июль был на излете, а Серый человек не появлялся.
Школа эта древняя, с тех пор как построили, может, ремонтировали один раз, и то кое-как. А известно, если долго эксплуатировать, то этот Серый заводится. Он гладит грудь зрелым старшеклассницам, ставит им стрелки и затяжки на чулках, переписывает исторические факты и переставляет даты жизни замечательных людей, все путает в контурных картах, перевирает слова, меняет спряжения глаголов, перфект на инфинитив, числитель на знаменатель, подлежащее на сказуемое, белых на красных, зеленых на голубых, правых на левых. Химические формулы метит, как крапленые колоды, срезает ниппели у волейбольных мячей, заставляет поварих жарить минтай на машинном масле, а сливочное уносить домой. И тогда школьная команда плетется в хвосте соревнований по лыжным гонкам; военрук спивается, запершись в своем глухом тире; биологиня выращивает фантастический цветок, что тихо пьет кровь своими щупальцами у рядом сидящих; химическая дива ищет философский камень, кипятит в ретортах корень мандрагоры и мужское семя; учительница немецкого зачитывает отрывки из «Майн Кампф» на уроках; мальчик-конькобежец из спортивной секции режет себе вены отточенным коньком; трудовик перебивает номера на двигателях ворованных машин; историк и физик питают друг к другу отнюдь не платонические чувства… И все! – понятное дело, – школа захвачена Серым человеком.
Всю свою жизнь Надин дедушка имел дело с весомыми, зримыми вещами, знал толк в том, что наполнено теплом сердца, старанием неравнодушных рук. А как все устроил на даче! Дед еще тот строитель (а также архитектор и, как говорят сейчас, дизайнер по интерьерам)! Ко всему относился легко (но не значит легковесно) – а так, будто это сцена, и надо возвести декорации. Пригонит грузовик со старым разобранным Небом, или Дворцом, или Заколдованным Лесом, а то и бывшим Кораблем. Это планшеты, щиты, подрамники, доски, рейки, жесть, фанера. Все, что утонуло, ушло на дно театральной жизни после отбушевавших штормов премьер. Еще и театральный люд приедет, а они все ребята умелые, рукастые. Вот, говорит дед, это эскиз… Но, сами понимаете, эскиз – это не догма, а руководство к действию! Показывает им рисунок, где сам что-то изобразил. Разумеется, тут же на сцене (на участке) появляется режиссер… Располагается в полотняном кресле, вытащенном для него в сад, засыпает в чашку полбанки кофе, закуривает сигарету… Так! так!! так!!! – тут же вскакивает, хлопает в ладоши, громко кричит. Это тащим сюда! Это заносим вон туда! Невыразительно, невыразительно подняли эту балку! Не верю! Пошли еще раз! И пошел, и пошел… Чем маститее режиссер, тем издевки заковырестей, ругань замысловатее и изощренней. Но зато кипела работа! Их домик-дача рос, менялся, перестраивался на глазах. На удивление, все получалось как надо. Лучше, чем у соседей, что убиваются, головы не поднимут от своих пафосных строек.
В конце рабоче-воскресного дня стол накрыт в саду, под яблонями. Вино в стаканах – с гранатовыми искрами. Жарким золотом отдуваются жареные рыбы. Зелен салат в стеклянных полусферах. Десант яблоневых лепестков сыплется на розовых парашютиках. Все сгрудятся вместе – и правда, одна семья. «Смех, шутки, молодость!» – восклицает пожилая актриса, мастер сценической речи. «Бешеный ритм столичной жизни! – добавляет кто-нибудь из молодых. – Фестивали, конкурсы, концерты!»
