Беляк качает головой.
— Жаль, конечно, что слово Божье ты слышал из осквернённых уст. Но… надежда и любовь — сила Господня. Приходите оба завтра вечером, и слово Господне коснётся сердец ваших.
— Куда? — спрашивает Андрей. — Завтра мы далеко будем.
— Я буду с вами, дети мои. Благословение Божье на вас и на стаде вашем.
С этими словами беляк наконец встаёт и уходит. Андрей озадаченно смотрит ему вслед и спрашивает у позволившего себе захохотать Фредди.
— Он что, псих?
— Да нет, — Фредди вытирает выступившие слёзы и закуривает. — Священник. Ходит и в церковь свою зовёт. Мне уже говорили о нём. Так-то он безвредный. Вздумал пастухам проповедовать.
— А зачем? — не унимается Андрей.
— Да из-за заварухи в церковь не ходит никто, — объясняет Фредди. — Ну, денег у них и нет. Вот сходите завтра, послушаете проповедь и дадите на церковь. Кто сколько может.
— А ты ему давал?
— Да собрали мы немного, — смеётся Фредди. — Слушать нам его некогда, а он приставучий. Заведено так, парни. Что хоть раз в неделю, а сходи и заплати.
— Это мы его дребедень слушать будем, да ещё платить за это?! — возмущается Андрей. — Да ни хрена! Я ему завтра устрою. Такое устрою…!
— Полегче. Шериф под боком, — спокойно говорит Фредди.
— Не боись, — отмахивается Андрей. — Всё будет, а не придерёшься!..
…— Ну, устроил ты тогда, — смеётся Эркин. — Классно! Больше он к нам не лез.
Андрей отвечает широкой ухмылкой и с сожалением вздыхает:
— Здесь это не пройдёт.
— Точно, — кивает Эркин. — Там мы ушли сразу, а здесь…
— Ладно, подвяжем языки, — снова вздыхает Андрей. — Посидим, послушаем.
— И заплатим, — зло фыркает Эркин.
— Обидно, согласен, — Андрей выпрямляется, оглядывая напиленные чурбаки. — Давай колоть.
За разговорами не заметили, как подошло время ленча.
Они опять ели в пустой тщательно убранной кухне. Молоко, сэндвичи, кофе.
И снова работа под осенним мелким дождём. Вот и сарай с короткими, словно игрушечными, поленьями. Андрей рассмеялся:
— Ну, заколупаемся сейчас.
Эркин кивнул, подвигая козлы. Двор по-прежнему пуст. Ни детей, ни отдыхающих на верандах мужчин. Хорошо, когда над душой не стоят. Даже эта тягомотина с поленьями-недомерками не так раздражает. Андрей опять удивляется, что это за печка такая, и высказывает разные предположения о том, что же измеряла эта…
— Леди, — подсказывает Эркин.
— Точно, — хохочет Андрей. — Леди, она леди и есть.
Пошло обычное балагурство. И дождь не мешает работать. Даже лучше, чем в жару.
— Ну вот, — Андрей закрывает очередной сарай. — Ва-аще-то жрать пора. На твоих какое время?
Эркин хлопает себя по животу.
— Обеденное, — и смеётся: — Вон бежит уже.
Ага, — Андрей тоже увидел бегущего к ним мальчишку в пятнистом, явно перешитом из армейского плащике. — Ща мороженого поедим.
Но кухня была другая, и мороженого им не дали. И томатного сока. По тарелке густого супа, тарелке нарезанного кусочками тушёного с картошкой мяса, по стакану кофе со сладкой булочкой. И хлеб. Сытно и достаточно вкусно. Да и после королевского ужина удивить их уже трудно.
Эркин так и сказал Андрею, когда они шли через двор к очередному сараю.
— Оно так, — кивнул Андрей и мечтательно вздохнул.
— Перепёлок вспомнил? — засмеялся Эркин.
— И форель, — ответил, улыбаясь, Андрей. — Надо же. Всю ночь тогда просидели, пили, а ни в одном глазу.
— Хорошо было, — вздохнул Эркин. — Ну, давай, что ли.
— Давай. Пошёл?
— Пошёл.
И снова струя опилок из-под пилы на их ноги. Андрей сегодня опять в ботинках. Сапоги теперь только на станцию обувает. Да и в самом деле… А под таким дождём завтра на станции грязища будет. Пожалуй, тоже в сапогах лучше. Чего кроссовки рвать.
— А ничего у нас сегодня идёт.
— Ничего, — кивает Эркин. — Не жарко, и дождь несильный. Вот и легче, чем тогда.
— Может, и так. А ужином нас кормить не будут?
— Королевским? — улыбается Эркин.
— Можно и ковбойским, — смеётся Андрей. — Яичница здоровская была. На сорок-то яиц. Помнишь?
— Так на каждого всё равно по десятку пришлось.
— Всё-то ты рассчитал!
— И десяток за раз тоже… не хило. Только нам никакого не дадут. Ленч и обед по уговору.
— Сверх уговора — это уже перебор будет, — соглашается Андрей. — В следующий раз уговариваемся и на ужин.
— Может, и на ночлег? — фыркает Эркин.
— Точно! Тётенька, дай попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.
Эркин так хохотал, что бросил пилу и заткнул себе рот кулаком, чтоб не накликать кого лишнего. Андрей со скромной улыбкой переждал этот взрыв и участливо спросил:
— И часто это у тебя?
— Когда ты рядом, то часто, — ответил Эркин, берясь за пилу.
— Тронут, — тряхнул шевелюрой Андрей. Хорошо его Скиссорс подстриг аккуратной такой шапкой. — Сколько там ещё? Два?
— Два, — кивнул Эркин.
Как ни храбрились, а последние два сарая дались тяжело. Женин они доделывали, держась уже только на привычке не показывать слабости и на самолюбии. И, как и тогда, к концу работы во дворе появились женщины. Белые леди. И, как и тогда, Андрей впереди, а Эркин за ним, стараясь не волочить ноги, подошли к ним. Андрей принял деньги. Сто пятьдесят ровно пачкой мелких кредиток. Андрей поблагодарил, Эркин молча кивнул. И, как и тогда, они ушли со двора вдвоём. За воротами Андрей отдал деньги Эркину и закурил. Эркин за спиной Андрея поделил деньги пополам, подумал и, отделив от своей пачки несколько кредиток, добавил к доле Андрея.
— Прекрати, — сказал, не оборачиваясь, Андрей. — Врежу.
— Затылком видишь? — улыбнулся Эркин.
— Задницей, — огрызнулся Андрей и повторил: — Прекрати. Клади поровну.
Эркин подравнял пачки. И Андрей повернулся к нему, взял и убрал свою пачку. Темнеющая улица была пустынной, только где-то очень далеко послышались и тут же затихли чьи-то шаги.
— Нормально заплатили, — улыбнулся Андрей.
Эркин кивнул и спросил:
— Завтра на станцию?
— Давай туда, — сразу согласился Андрей. — Ну, бывай.
— Бывай.
Инцидент с деньгами они уже не поминали. Эркин проводил Андрея взглядом до угла и повернул домой. Вошёл через калитку, запер её за собой, тронул по пути дверь сарая. Заперто. Значит, Женя уже наверху. Эркин запер за собой нижнюю дверь и потащил себя наверх по крепко сидящим, не скрипящим под его шагами ступенькам. Вошёл в прихожую, снова запер за собой дверь и ввалился в обдавшую его своим теплом кухню.
— Эркин, — Женя колдовала у плиты. — Кроссовки газетой набей, а то форму потеряют. И джинсовку развесь. К утру просохнет.
