— В общих чертах. Он обещал подобрать цветную бригаду. Во избежание недоразумений.
— С этим тогда всё, — кивнул Джонатан. — Сделаем, я думаю, так. Сейчас домой. Через недельку сгоняю верхом в Бифпит, приглашу Генни. Хочу это утрясти перед аукционами, — Фредди кивнул. — Затем везём Ларри к Юри.
— И как раз подойдёт время завернуть к парням в Колумбию.
Джонатан быстро прикинул в уме дни и согласился:
— Да, как раз около месяца. Строительство уже закончат. Примем работу.
— Подстрахуем парней на приёмке, — поправил его Фредди.
— Да, правильно. Это их дело. Заодно покажешь им, как вести книги.
— Уже, — коротко сказал Фредди.
— Как это, Фредди? Они же неграмотные.
— Цифры они знают, Джонни. Вот я и показал им, как записывать расходы. Что купили, пусть рисуют, а за сколько, пишут, — и передразнил Джонатана: — Резонно?
— Резонно, — рассмеялся тот. — Так, это у нас займёт… ну, к концу октября мы вернёмся и на месяц засядем дома.
— Отлежимся, — кивнул Фредди. — А где-то в середине декабря к парням. Бобби приглашал к Рождеству. Имеет смысл опередить.
— Имеет, — согласился Джонатан. — К Рождеству надо вернуться и заняться контрактами и расчётами.
— Всех будем оставлять?
— Я думаю, да. В принципе команда сработанная. А новых… Посмотрим по обстоятельствам.
— Понятно. Да, вот ещё, Джонни. Что будем делать с мелюзгой? Лето они проболтались, но надо их как-то определить.
— От комиссий они прячутся ловко, — засмеялся Джонатан. — Раз — и нету никого. И тихие сразу. Но ты прав. Сойдёт листва, да ещё снег ляжет…
— Поморозятся, — кивнул Фредди.
— Думаю, когда будем с Генни решать тот вопрос, то и этот заодно.
— Да, в этом Генни можно доверять.
За окном стремительно летели назад зелёные холмы и пожелтевшие рощи. Изредка мелькали маленькие городки. Джонатан откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Фредди шевельнул плечами, устраиваясь поудобнее. Что ж, можно и отдохнуть. С каким вкусом Джонни выговаривает: "дом", "домой". Что ж… Это его дом. Джонатан Бредли, лендлорд…
… Серое, в потёках грязи, с полузасохшей ссадиной под глазом и свежими синяками на лбу — у ковбоев руки тяжёлые, уж коли бьют в лоб, то на совесть — мальчишеское лицо. Ярко-синие настороженные глаза. Серые от грязи слипшиеся волосы. Ковбойка, джинсы, сапоги — всё грязное, рваное. А видно, что совсем другого табуна жеребёнок. Из дома, что ли, сбежал?
— И кто у тебя висит на хвосте, малец?
— Это моя проблема, сэр.
— Не ершись, малец. В одиночку не выживешь.
— Но и никого не подставишь, сэр.
Он кивает. Мальчишка держится из последнего. Сдохнет, но не сдастся. Видал таких.
— Садись рядом, малец, И запомни: сэров здесь нет. За сэра да милорда и врезать можно.
Мальчишка молча кивнул и сел рядом, устало опустил плечи. Камера просторная, но уж больно много натолкали в неё сегодня, ног не вытянуть.
— Мустанг, сыграем?
— Не на что.
Отвалили. Не лежит сегодня душа к игре. Вот и выпил, и в морду кому-то дал. Хорошо дал, раз на трое суток сунули. А тоска не отпускает. Подраться, надраться и трахнуться. Радости ковбойские. А сегодня чего-то… не то. Из какого же табуна такой… светленький? Грязь корой, а видно.
— А ну… исчезни, мелюзга!
Мальчишка дёрнулся, но он тяжело опустил руку на костлявое мальчишеское плечо и поднял глаза на покачивающегося опухшего ковбоя.
— Тебе места мало?
— А тебе что…?!
— Оставь мальца.
— Молод он у стенки сидеть!
Ну ладно. Раз напросился, так и получи. Он вскакивает на ноги и одним ударом отбрасывает приставалу к противоположной стене.
— А ты полежи!
Общий хохот и ругань.
— Ну, Мустанг лягнёт, так лягнёт.
Лязг отодвигаемой решётки, и шериф на пороге.
— Тебе, Мустанг, добавить, что ли?
— Я не жадный, шериф, но что моё, то моё.
Шериф одобрительно хмыкает, а камера дружно хохочет. Над побеждённым. Отсмеявшись, шериф начинает распоряжаться:
— Ты, ты и ты… На выход! Ты тоже. А ты до утра посиди, остынь. Ты… чёрт с тобой, на выход.
Он сидит спокойно. Его трое суток только начались. Взгляд шерифа скользит по его лицу и останавливается на мальчишке.
— А ты чего сидишь? На выход. Ну!
Мальчишка медленно встаёт, оглядывается. И вдруг звонким, аж звенящим голосом:
— Сказали, двое суток…
— Что?! — рявкает шериф. — Щ-щенок! Повадился на казённый счёт ночевать. А ну, пошёл вон! — и, схватив мальчишку за шиворот, выкидывает того в коридор. — А ты… — тяжело переводит дыхание, — ты, Мустанг, посиди. А ещё брыкнёшь, добавлю. Без коня останешься. Сядь, я сказал!
Он сам не заметил, как встал, и теперь медленно нехотя садится. Шериф заканчивает чистить камеру и уходит, заперев дверь. Значит, ночь началась. Ну что ж, трое суток его конь у коновязи простоит, воды поставят, охапку сена кинут. А на четвёртые сутки конь считается бесхозным, бери, кто хочешь. Сволочь шериф, не дал запаса. Теперь хочешь коня сохранить, так сиди тихо. Тяжело одному. Жаль, не сказал мальцу, чтоб, если что, взял Гнедого, он бы расплатился потом. Не успел. А теперь что ж… В камере стало просторно. Шериф оставил с десяток самых… Ну, там свой расчёт и выбор. А десятку как раз улечься. Это на день камеру набивают, а на ночь лишних выкидывают. Что ж…
— Мустанг, эй, Мустанг!
— Что?! — вскидывается он со сна.
Сопя и кряхтя, поднимают головы остальные.
— Не ори, лужёная глотка, — у решётки Билли Козёл, помощник шерифа, с каким-то белым узелком в руке.
— Чего тебе, Козёл? — спрашивает он уже тише.
— Передача тебе, Мустанг.
— Чего-о-о? Ты в своём уме, Козёл? Я ж за такие шутки… Выйду — рога обломаю.
— Выйди сначала, — Козёл смеётся мелким блеющим смешком, за что и получил своё прозвище. — Берёшь передачу или нет?
— Дают, бери, — он встаёт на ноги и подходит к решётке.
Маленький узелок свободно проходит между прутьями и ложится на его ладонь.
— Ушлый у тебя дружок, — смеётся Козёл. — Ухитрился, — и уходит.
А он стоит у решётки дурак дураком с узелком на ладони. И ничего не может понять. Передача. Неслыханное дело. Это ж кто… ухитрился? Дружок? Кто это? Неужели… малец?! Ну… ну…
— Мустанг, покажи, чего там?
Все встали, столпились вокруг. Такое дело, это… от веку такого не было. Он осторожно, по-прежнему держа узелок на ладони, другой рукой развязал узел, расправил концы. Две сигареты, две пресные галеты, круглое печеньице и жёлтая "ковбойская" конфета в прозрачной обёртке. Ну… ну надо же…
— Делите, парни.
— Заткнись, Мустанг, коли ума нет.
