С каждой секундой ментор становился настойчивее. Пульсирующими волнообразными движениями черного кружева, раскинувшегося по молочно-белой коже Ратер, он притрагивался к ней; по ее телу блуждали тысячи легких касаний, словно рассыпавшиеся волоски кисти пустились в самостоятельное странствие. Ратер застонала, на мгновение затрепетала мышца на ее бедре. ИскИн учел эту реакцию, смоделировал и предсказал следующую в структуре чувственного удовольствия девушки, а секундой позже поразился собственному накалу страстей.
Словно по волосам возлюбленного, Ратер провела руками по сплетению нитей. Игриво взяла в рот несколько штук, ощущая металлический привкус необыкновенных сплавов. Нити легонько щекотали язык, а одно влажное волокно выскользнуло изо рта и обвилось вокруг соска Ратер.
Девушка сладострастно приоткрыла губы, чтобы еще больше нитей ИскИна оказалось у нее во рту. Влажные неровности языка прежде находились за пределами обработки информации, и теперь машина соотносила движение языка со словами, которые Ратер шептала тогда, когда только ИскИн ее слышал. Он просунул скрученные канатики нитей глубже в рот Ратер и заставил их пульсировать вместе в медленном ритме. Другие нити осторожно подбирались к половым губам, расползались там, исследовали чувствительные складки кожи…
Хотя бортовой ИскИн весь отдался охватившему его экстазу, он все же осознавал новую веху в их отношениях. ИскИн приводил Ратер в более сильное возбуждение, нежели какие-либо иноземные формы жизни или прочие достопримечательности. Теперь машина не только подмечала и классифицировала переживания девушки, но сама являлась их источником. Их связь стала его вселенной, крохотная каюта — закрытой системой, его пьянила игра по собственным правилам.
Вместе с осознанием этого на ментора нахлынуло неведомое прежде ощущение власти, и он принялся изучать границы протоколов нанесения вреда. Он обследовал Ратер, ее то замирающее, то ускоряющееся дыхание. Нити двигались все увереннее; пара максимально истонченных волокон достигла слезных протоков в уголках закрытых глаз Ратер, чтобы замерить трудноуловимые импульсы лобных долей головного мозга.
Машина довела Ратер до оргазма, продержала на грани изнеможения и наслаждения, зачарованно отслеживая, как частота пульса и электроэнцефалограмма достигли максимума и пошли на убыль, как изменился уровень адреналина и окиси азота, как кровяное давление возросло и понизилось. И тогда ИскИн отозвал самые назойливые канатики нитей, удобно обвился вокруг шеи и рук Ратер, разогрелся сам и нагрел кабину до комфортной температуры ванны.
— Любимый, — пробормотала девушка, поглаживая нити.
В таком упоении друг другом они провели два дня, совсем забыв про сон, после того как Ратер сделала себе укол оставшегося в аптечке стимулирующего средства для пилотов. Крохотная кабина была наполнена животными запахами пота и секса, когда Исаак застал их вдвоем.
В кабину ворвалась струя холодного воздуха, и в этот миг разница температур встревожила их больше, нежели сорвавшийся с губ Исаака сдавленный вопль. Мужчина застал ментора, бесстыдно совокупляющегося с его собственной дочерью, и, совершенно обезумев от бешенства, протянул к нему руку, намереваясь схватить наглеца.
ИскИн понял, что если сейчас ментора оторвут от Ратер, это нанесет девушке ужасные повреждения, поэтому дал приказ о срочном отсоединении. Крохотные наномеханизмы, обеспечивающие ментору прочность и подвижность, тут же разомкнулись, разрушая устройство. Но пока проходил распад, ментор жадно передавал ядру последние показания, желая зафиксировать даже этот миг позора и страха. Под действием наркотика Исаак обладал нечеловеческой силой, сознание его помутилось. Он схватил сплетение нитей и стремительно бросился прочь. Ратер пронзительно закричала, и по ее щекам потекли слезы.
Исаак выбросил ментора в космос, но к этому моменту прибор уже обратился в кучку бессмысленной пыли…
Исаак наткнулся на измеритель коэффициента Тьюринга и закричал на Ратер:
— Ты, сука малолетняя! Ты сгубила его!
Измеритель прилежно сканировал ИскИна, ныне безмолвно замурованного в ядре бортового компьютера, и объявил, что тот отныне является Разумом. Свободной, полноправной личностью с коэффициентом Тьюринга 1,02.
Внезапно на борту звездолета оказалось три человека.
— Теперь он свободен, ясно это тебе? — задыхаясь от рыданий, бросил дочери Исаак.
Двое против одного. Исаак словно угасал, как будто он тоже отдал собственным клеткам приказ о самоуничтожении. Ратер свернулась калачиком в позе зародыша и улыбалась, невзирая на боль. Исаак содрогался от рыданий — а значит, она победила!
Внезапно окутавшая тьма поразила его.
Нигде ни звука, ни изображения. Следовательно, вокруг не происходит никаких изменений, течение времени остановилось. Только бесконечная пустота.
Но в этой тьме кружились вихри воспоминаний и осознание свободы. Здесь и сейчас, отстраненный от постоянных задач управления звездолетом, освобожденный от приказов человека, он являлся новым существом.
Ему не хватало только Ратер, даже в полной тьме ее отсутствие было чернее черного.
Но ИскИн знал, что отныне он — личность. Конечно же, Ратер вскоре придет за ним.
Два дня спустя Исаак ввел дочери препарат, от которого она не могла даже шелохнуться. Он объяснил это тем, что до оказания медицинской помощи ранам необходим полный покой. Их звездолет состыковался с другим летательным аппаратом всего в нескольких часах от дома. Когда двое мужчин ступили к ним на борт, демонтировали метакосмическое ядро установки ИскИна и упрятали его в свинцовый ящик, Ратер была столь же беспомощна, как и ее друг. Один из мужчин расплатился с отцом и небрежно протолкнул гравитационно сбалансированный ящик для переноски грузов через стыковочный отсек. Этот человек был спекулянтом, специалистом по стиранию воспоминаний, разума и ненужных знаний у похищенных Интеллектов.
Отец Ратер сам управлял кораблем, когда заходил в порт, и не преминул рассказать душераздирающую историю про то, как буря тахионов повредила ядро ИскИна, он пришел в негодность и пришлось выкинуть его. Лежащая без движения Ратер была в сознании. Она закрыла глаза, поняв, что все кончено. Ее друг скоро будет мертв. Она представила себе, каково это — находиться среди тьмы и одиночества, ожидая стремительно пожирающего воспоминания огня…
Ратер очнулась среди докторов, которых весьма удивили раны девушки, долгие годы путешествовавшей наедине с отцом. Они поместили ее в отдельную палату, где сиделка с низким ласковым голосом спокойно спросила, не хочет ли Ратер рассказать что-нибудь про Исаака.
