- Я не собираюсь делать исключений, - сказала она, и это тем не менее было ее правом.
Он едва не выругался, выходя из пещеры и направляясь к лошадям. У него было время подумать о той клятве, которую он дал, становясь на путь отверженных, и разорвать ее казалось ему равносильным потере души. Он прижался головой к теплой шее коня и так стоял, подрагивая на зимнем ветру, но не в силах побороть оцепенение. Ему казалось, что было бы проще погибнуть в этой холодной пустыне, под снежным покровом, или просто умереть от проклятия кваджлинов.
Наконец он услышал скрип снега сзади себя. Это Моргейн вышла из пещеры и остановилась почти рядом с ним, ожидая, что он решит: нарушит ли клятву, разбивая этим свою душу, или рискнет прислуживать существу, подобному ей. Для человека в его положении единственной ценностью являлась собственная жизнь, и, казалось, жизнь была бы в большей безопасности, если бы он немедленно бежал, а не оставался со светловолосой Моргейн.
Потом Вейни вспомнил об олене и тут же почувствовал, как его спину и плечи охватывают судороги, будто он уже начинает терять жизненные силы. Он не сможет убежать от этого или, возможно, какого-то другого, ему еще неизвестного оружия.
- Мое требование вполне законно, - сказала она.
- Если я останусь с тобой, то этот год будет последним в моей жизни, потому что после этого я буду помечен как враг во всех землях Эндар-Карша.
- Я согласна с этим. Моя собственная жизнь будет не долгой. Поэтому у меня нет сострадания и к твоей.
Она протянула руку, и Вейни уступил, взяв ее в свою. Тогда Моргейн вынула из-за пояса короткий меч и сделала на ней глубокий надрез: темная кровь медленно вытекала на зимнем холоде. Она поднесла рану к губам, и после этого он сделал то же самое.
Соленый привкус крови, как ни странно, привел его в чувство. Затем Моргейн принесла из пещеры золу и смешала ее с кровью, чтобы засыпать раны по древнему способу, которым когда-то пользовались Кайя.
Он прислонился лбом к обжигающему снегу, и ледяной холод вызвал оцепенение и уменьшил пульсирующую боль в руке. С этого момента эта женщина должна была в какой-то мере отвечать за него: следить, чтобы ни он, ни его лошадь не умерли с голода, хотя многие удельные правители пренебрегали этим правилом, сажая своих временных рабов на весьма скудный паек.
Моргейн принадлежала к бедному сословию: у нее не было даже собственного дома, который мог приютить их, а род, к которому принадлежал ее новоиспеченный раб, так или иначе был готов уничтожить его. Что же касается его самого, то отныне он должен был просто-напросто следовать приказам: никакой другой закон не охранял его. По приказу же он мог даже выступить против своих родственников или против всего рода, повинуясь прихотям своей хозяйки, которая используя своего раба вполне могла не считаться с понятиями чести. Он должен сражаться против ее врагов, заботиться о ее домашнем очаге и делать все, что она потребует в течение года с того момента, как он дал жестокую клятву, став отверженным.
Или же она могла дать ему вполне определенное задание, выполнив которое, он мог быть свободен, не дожидаясь, когда пройдет целый год. Эта работа могла быть чрезвычайно трудной и опасной, но так или иначе, она была предусмотрена законом.
- Что я должен делать? - спросил он, выходя из оцепенения и отгоняя нахлынувшие мысли. - Ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя отсюда на юг?
- Мы отправляемся на север, - коротко ответила она.
- Госпожа, это похоже на самоубийство, - воскликнул он. - И для вас, и для меня.
- Мы отправляемся на север, - вновь повторила она. - Подойди сюда, я перевяжу тебе руку.
- Не нужно, - сказал он, набирая ладонью снег и стараясь остановить кровотечение. - Я не хочу пользоваться твоей медициной. И я выполню свою клятву, а сейчас дай мне позаботиться о себе самому.
- Я не настаиваю, делай как знаешь, - сказала она.
Неожиданно новая мысль, еще более ужасная, посетила его, и он поклонился Моргейн еще раз, прежде чем она ушла в пещеру.
- Что еще? - спросила она.
- Если я умру, то, как я предполагаю, ты закатишь мне благочестивые похороны. Но уверяю тебя, я этого не хочу.
- Что это значит? Ты не хочешь, чтобы тебя похоронили?
- Только не по ритуалу кваджлинов. Я предпочту, чтобы мой труп достался любым хищникам, нежели этот обряд.
Она пожала плечами, как будто это ее вообще не касалось.
- Хищные птицы и волки смогут еще раньше позаботиться о нас, сказала она. - Но мне нравится твой взгляд на подобные вещи. Скорее всего, у меня просто не будет времени на это. А теперь поторапливайся и собери все, что нам необходимо в дорогу. Мы расстаемся с этим местом.
- Куда мы отправляемся?
- Туда, куда я должна идти.
Он поклонился в знак согласия, но с тяжестью на сердце, понимая с возрастающей уверенностью, что в душе никогда не согласится с ней. Она и все, связанное с ней, означали лишь одно: смерть. Вряд ли могло быть что-нибудь более жестокое для илина, чем попасть в рабство при подобных обстоятельствах, но он сам выбрал этот путь, принеся клятву. Если человек в таких условиях выживал в течение года, то он очищался от преступного прошлого и от позора. Небеса в этом случае должны будут принять искупление всех его грехов.
Однако, выжить удавалось не многим. Предполагалось, что Небеса и в этом случае карали, поскольку почти все выжившие кончали жизнь самоубийством.
Вейни обработал рану с помощью старых, хорошо известных ему средств, хотя она и не сильно беспокоила его, а затем собрал все, что могло понадобиться им в дороге, и оседлал обеих лошадей. Тем временем небо прояснилось, и солнце показалось из-за облаков. Его лучи холодно поблескивали на золоченой рукоятке меча, который Вейни привязывал к серому седлу. Золотой Дракон искоса поглядывал на него, раскрыв пасть, полную зубов, которыми он удерживал стальной клинок. При этом его растопыренные лапы защищали руку, а изогнутый в сторону хвост служил защитой для пальцев.
Сначала Вейни боялся даже прикоснуться к нему. Эту работу делали явно не люди из Кориса, если только этот меч вообще был сделан человеческими руками. Он явно принадлежал чужестранцам, и когда Вейни, очень внимательно рассматривая ножны, рискнул слегка выдвинуть лезвие, то обнаружил на нем странные буквы, похожие на чешуйки стекла, дотронуться до которых у него не хватило смелости. Такого лезвия ему никогда не приходилось видеть: оно казалось опасным, несмотря на то, что с виду казалось очень хрупким.
Он быстро задвинул клинок в ножны, испуганный шагами за своей спиной.
- Правильно, не следует вынимать этот клинок, - резко прозвучал ее голос. А когда он внимательно взглянул на нее, понимая, что сделал что-то не так, она добавила более спокойно: - Это подарок одного из моих приятелей, предмет оскорбленного самолюбия. Он имел большие способности. Но если ты не любишь все, что относится к кваджлинам, то и не протягивай к этому руки.
