Мы прошли по искусственному коридору. В нескольких стыках коридор перекрывали ворота. У каждых из них охранники в униформе Дильвермунского агентства безопасности спрашивали у нас удостоверения личности.
У последних ворот нас обоих обыскали, тщательно и беспристрастно. Сначала охранники потребовали, чтобы я убрал свои записыватели, но Одорини предъявил документ, дающий мне специальное разрешение.
«Он — не шпион», — весело сказал Одорини охранникам. «Верьте мне, он не знает, что искать».
Я почувствовал, что меня смутно оскорбили.
«У нас ещё есть несколько секретов», — сказал Одорини. «Синтетический наркотик, по словам знатоков, уступает нашему продукту, хотя некоторые говорят, что это сущий мистицизм. К тому же, наш процесс дешевле, ведь у нас есть рыбы. На Дильвермуне им приходиться использовать субмолекулярные сборщики чрезвычайной сложности. Очень дорогие».
«Что используете вы?»
Одорини дико завращал глазами, вновь входя в роль адского проводника. «Ногти с ног казнённых преступников. Эссенцию черного жемчуга. Молоко девственниц».
«Молоко девственниц?»
Он пожал плечами. «Вы никогда не слышали о гормональной терапии? Наши алхимики — самые передовые».
Я засмеялся; Одорини был веселым спутником.
Мы прошли через портал в лаборатории, которые в точности походили на любые другие промышленные лаборатории, которые я видел, за исключением слабого, но всюду проникающего запаха рыбы. Специалисты в белых халатах обслуживали ряды мерцающих машин, в одном из углов располагалась анатомическая станция.
«Посмотрите на это», — сказал он, подводя меня к лотку, на котором лежал радужный потрошитель, его окраска смягчилась от смерти. «Прекрасный экземпляр, а?»
«Должно быть». От рыбы исходил холод; очевидно, её только что извлекли из морозильника. Я вытянул руку и дотронулся до одного из её плавников, и порезал палец достаточно глубоко, чтобы выступила кровь.
Одорини подал мне чистую салфетку, чтобы обернуть вокруг пальца. «Опасное существо, даже замороженное», — сказал он.
Моя досада снова всплыла на поверхность. Одорини — умный человек; почему он привел меня сюда? «Я не уверен, что моим фэнам будет очень интересна механика этого процесса», — сказал я как-то кисло.
Одорини напустил на себя выражение раскаяния, которое могло быть даже настоящим. «Простите», — сказал он. «Но я стремлюсь к балансу в своём представлении. Я просто хочу, чтобы вы всегда держали в уме, что, несмотря на великолепие и храбрость ныряльщиков, волнующие церемонии, славные свершения и благородные истории… конечный результат — это большая мёртвая рыба и ничего больше».
«Даёте редакционные указания?»
Он улыбнулся и ничего не сказал.
Специалисты начали разделывать рыбу, когда мы уходили.
Когда мы присоединились к обычному туристическому маршруту вниз к Колодцу, я увидел, что Одорини точно его описал. Влажные стены сдавили мое душевное состояние. Я почувствовал вес Хребта, нависающего надо мной, готового раздавить. От факелов шёл густой дым, так, что видимость была ограничена несколькими ярдами. Жуткая музыка, которую упоминал Одорини, была совершенно жуткой.
Всё это напомнило мне чрезвычайно хорошо сконструированный развлекательный парк.
В конце концов, мы пришли к широкому коридору, где потолок высоко поднимался и ожидало много туристов со своими гидами. С одной стороны этой галереи было установлено длинное окно. Одорини подвёл меня к нему.
Внизу была огромная естественная пещера, превращённая в варварский и роскошный банкетный зал. Газовые языки пламени бросали резкий сверкающий свет на сотни ныряльщиков, которые сидели за столиками и развалились на диванах. Слуги сновали взад и вперёд, нося большие блюда с едой и напитками.
«Зал Приливов», — сказал Одорини. «Где ныряльщики, которые не плывут сегодня ночью, утешаю себя различными удовольствиями. Где делаются новые ныряльщики».
Я понял, что он имел в виду; здесь и там совокуплялись мужчины и женщины, некоторые — в затенённых альковах в задней части зала, некоторые — на столах, окружённые одобряющими зрителями. Это была сцена из какого-то декадентского средневекового романа, мне стало весело.
Моя улыбка чуть поугасла, когда я увидел Миреллу за столиком почти прямо под обзорным окном. Она прислонилась к большому худосочному мужчине, очищая бледно-золотую грушу серебряным ножом. На ней всё ещё была свободная белая рубашка, но больше на ней ничего не было, её набедренная повязка была легкомысленно отброшена. Смысл этого медленно дошёл до меня и, по какой-то нелогичной причине, я ощутил чувство потери. Её ноги были длинные, гладкие, выглядели сильными — очень красивые. Выражение её лица сейчас, казалось, менее напряжённым, её губы были блестящими от грушевого сока.
Я отвернулся и увидел, как Одорини смотрит вниз на своего ребёнка. Его старое лицо, полное тоскливой любви, было очень печально.
«Мирелла была сделана здесь?» — спросил я.
«О, нет», — сказал он. «Не так, как вы имеете в виду. Только ныряльщикам и их контрактным слугам разрешено быть внутри Зала».
Я огляделся по сторонам на туристов с жадными лицами, которые отпускали грубые замечания и показывали пальцем. «Они не возражают, что на них смотрят?»
Он пожал плечами. «Вы возражаете против своих зрителей? Гораздо больше смотрят на вас, как вы ходите туда сюда во время путешествий. И выглядывают из ваших глаз, чувствуют вашим сердцем… более интимный вид вуайеризма, чем это», — сказал он, махая рукой на туристов сверху и веселящихся внизу.
«Это не то же самое», — сказал я. «Мои переживания осторожно отредактированы. Мои цели — другие».
Одорини заговорил с лёгким презрением, или мне так показалось. «Потому, что вы делаете искусство? Ныряльщики делают искусство из своих жизней, примерно в это они верят». Его улыбка перешла в ироническую усмешку. «Мы все должны цепляться за свои иллюзии, не так ли? Или утонуть».
Я вернул своё внимание к Залу Приливов. Как-то я потерял след своей цели в приходе сюда, своей работы. Как-то я стал вовлечён в замысел Одорини… каким бы он там не оказался. Это было неприемлемо. Неприемлемо.
Мужчина в длинном черном халате и высокой красной шляпе вошёл в Зал и стукнул посохом о пол. «Приливной чародей», — сказал Одорини. «Он объявляет участникам, что ныряльщики ожидаются в Колодце».
Немедленно из Зала произошёл массовый исход; разделились даже самые энергично занятые парочки. В основном ныряльщики не проявили никакого раздражения относительно такого их прерывания, но Мирелла была исключением. Она надула губы на большого мужчину, который был уже на полпути к порталу в дальней части Зала.
