- А этот Версаль, придворные, свита,- они что - тоже древосеки?
- Ну, конечно, ваше величество! - подтвердил аббат гениальную догадку некитайского властителя.
- Ай, ай! - сокрушенно качал головой император.
- Да у нас в Париже, почитай, все древосеки,- присовокупил аббат. Древосеки да гомосеки. Додики, одним словом.
- Ну и место же этот ваш Париж! - удивился государь. - Одни додики!
- Зато граф Артуа... - напомнил аббат Крюшон. - Он святой!
- Граф Артуа,- с благоговением повторил император. - Ну, граф Артуа...
И опять этот козырь крыть было решительно нечем.
На следующем приеме аббат опять заплакал среди разговора с императором.
- Что, опять безумный король Луи? - догадался государь.
- О да, ваше величество! - плача отвечал аббат.
- Но что же на сей раз выкинул этот сумасброд Луи? - вскричал император в величайшем изумлении.
На сей раз сумасброд Луи отправился в ореховую рощу. По повелению мадам Помпадур по всему пути следования короля заранее были вырублены все деревья выше человеческого роста. Про место охоты и говорить нечего - там деревьев не осталось вообще, одни пеньки да кустики. Разумеется, это не остановило удальца-короля - он оторвался от свиты и с гиканьем устремился в сексуальную атаку на зорко замеченный большой пень. Все придворные ловили своего монарха по всему полю между торчащих пней и остатков орешника, но неудержимый король, как заправский регбист-форвард, прорвался сквозь все заслоны и с сенешалем, висящим на пятах, попытался овладеть пнем. По несчастью, в пне оказалась большая щель, и туда-то и угодил невезучий Луи - угодил, естественно, тем, чем он всегда хотел. И тут как тут подлый крот,- впрочем, нет, это был коварный удод - своим твердым и наточенным как игла клювом долбанул несчастного короля Луи в то, чем король всегда хотел. Сделав это, удод улетел, король же остался на месте, несмотря на свое желание догнать удода и обсудить с ним кое-какие личные вопросы. Точнее, Луи был вынужден остаться, потому что в предательскую щель пня был изменнически воткнут топор, оставленный там каким-то ротозеем-древосеком. И вот этот-то топор и схватил так опрометчиво несчастный король, корчась от неприятных ощущений и желая отомстить за них удоду. После этого щель сжалась; то, чем король, всегда хотел, оказалось защемлено пнем; вопли короля резко услилились; медведь-говноед был тут как тут - бегал вокруг пня, отгоняемый алебардами подоспевших стражников, и недовольно ревел; вскоре из Тюильри прибыла мадам Помпадур; она была крайне разочарована произошедшим; орешник исчез с лица Франции. Ну и, разумеется, после этого в Некитае окончательно выяснилось, что король Луи - бесподобный, непревзойденный, неповторимый додик; его придворные - додики; все подданные - додики; мать короля - додик; отец короля - додик каких свет не видел; Париж - додик; мадам Помпадур - тоже додик; кардинал Ришелье - отпетый додик. Зато граф Артуа - святой: он ни разу не онанировал.
Прошла неделя. Бескрайние леса Франции косила гигантская коса. В считанные дни французскую землю покинули бук, тисс, граб, клен, сосна, береза, ива, акация, липа, тополь, каштан, самшит, осина, ольха, баобаб, эвкалипт и все остальные деревья. Гибельное дыхание смерти уже нависало и над кустарниками, так как в последний раз неудержимый король Луи в своем древосексуальном бесчинстве попытался овладеть кустом шиповника, но был вероломно поранен шипами. Хуже того, дело шло к тому, что аббат Крюшон вскоре начнет сокрушаться о судьбе не одной только Франции, но всей Европы.
В последний раз, рыдая в конце своего рассказа о горькой доле прекрасных шиповников Франции, аббат был спрошен потрясенным императором Некитая:
- А что же, этот додик Луи один такой у вас в Европе или другие есть такие же?
- Что вы, ваше величество,- отвечал аббат, живо вытерев слезы. - Другие короли в Европе не то что такие, а гораздо того такие!
- Неужели все додики? - поразился император.
- Именно так, - заверил аббат Крюшон. - Поголовно все додики или хуже. Да они и сами не спорят: мы, говорят, додики. Бывало соберутся где на конференцию, поглядят друг на друга, да только рукой махнут - мол, додики мы тут все, чего с нас взять - головы понурят да и по домам. Вот спросите хоть нашего барона или лорда Тапкина. Они про своих королей тако-ое знают!
Оба названных от неожиданности коротко хрюкнули, но тотчас замолчали, опустив головы.
- Взять, к примеру, германского императора Барбароссу,- продолжал аббат.
Фон Пфлюген подскочил на месте, коротко взвыв, но тут же осел и опустил голову - он вспомнил, чья очередь завтра вечером везти во дворец аббата.
- Или вот еще,- продолжил аббат,- есть Дания, там принц та-акой додик! Недаром Гамлетом зовут. Затеет, значит, театр. Сару Бернар там пригласит, этуалей всяких. Ну, съедутся короли чужие, пресса. А он, стервец этакий, могилы разроет, а потом на спектакле выскочит из-за кулис, череп достанет и давай им в гостей кидаться! Мать ему: страмина! Мы тут сидим тихо, культурно, а ты что? А он: сама виновата - тебе лучше знать в кого я такой додик уродился! И привидение-то свое с поводка спустит. Все визжат, а он череп целует: папа, папа! бедный папа! быть мне или не быть?
- Ай, ай! - вздыхала императрица. - Это так с матерью разговаривать! Неужели в Европе не понимают строгого воспитания?
- Ну, не то чтобы совсем,- отвечал аббат. - Вот, к примеру, взять эту англичанку королеву Елизавету,- добавил он, кинув взор в сторону подпрыгнувшего на скамье Тапкина. - Она на гвардию такого шороху может навести - куда наш Луи.
- А что же - английская королева тоже древосек? - поинтересовалась императрица.
- Ну, не то чтобы древосек,- отвечал аббат. - Она, ваше величество, скорее сучкоруб.
- Нежели она лазит по деревьям и ищет сучки? - поразился император.
- Не то чтобы лазит,- отвечал аббат. - Королева в поисках сучков ходит по земле, а именно - по своей любимой аллее, где растут молодые кленки. Она это делает, направляясь к купальне. При этом королева так спешит окунуться в воду, что обнажается еще в начале аллеи. Ну, а после купания она берет в руки садовые ножницы и возвращается к месту, где сбросила свои одеяния. И если по пути августейшая садовница замечает на кленках сучки, то собственноручно скусывает их ножницами, огромными и острыми как бритва.
- Но, аббат, а вы не находите такую прогулку по аллее несколько опасной для ее величества? - поинтересовался Ли Фань. - А вдруг кто-нибудь кощунственно соблазнится наготой королевы и дерзнет напасть на беззащитную женщину?
- Да, разумеется, опасность есть,- признал аббат,- но все предусмотрено - между кленками расставлена цепь гвардейцев, которые стоят на страже их августейшей и возлюбленой госпожи.
