Неудача не сломила, а, напротив, раззадорила профессора. Обвинив «некоторых закоснелых личностей» в нетолерантном отношении к сексуальным меньшинствам, он попытался привлечь на сторону «Голубого ковчега» прессу, но не слишком преуспел. Узнав, что в эксперименте предполагается участие четырех гетеросексуальных пар «для размножения, значить», поборники сексуальной дискриминации охладели к теме. Зато ею живо заинтересовались Выбегалловы аспиранты, которых было количеством как раз восемь, по четыре гетеросексуальных особи обоего пола. Когда же прошел слух, что для чистоты эксперимента на голубой планете дублями не обойтись и Выбегалла выбивает финансирование на дополнительную надбавку за работу во внепланетных условиях, – сотрудники Амвросия Амбруазовича попытались по большей части перевестись в другие отделы вплоть до внезапного открытия у себя предикторских способностей, тяги к исследованию смысла жизни или незапланированной беременности. Спасаясь от насмешек молодых коллег, Выбегалло переименовал проект из «голубого» в «венерианский», а те, в свою очередь, окончательно окрестили его «венерическим». Спасти положение мог только счастливый случай, который виделся Амвросию Амбруазовичу в смене руководства. Он искренне надеялся, что Янус выберет себе в преемники кого-то из тех, с кем Выбегалле под силу будет справиться или хотя бы договориться.
А-Янус нетерпеливо отмахивался от карьеристов. Эксперимент вошел в решающую стадию, и он, подгоняемый азартом исследователя, почти все время проводил в своем кабинете, куда перенес все необходимое оборудование.
Он был избавлен от необходимости бояться неудачи, чем не мог похвастать никто из коллег не только в институте, но и во всей истории мировой магии. А-Янус знал, что эксперимент обречен на успех, причем успех этот достигнут будет скоро – подтверждением тому было их с У-Янусом сходство, нет, уже почти тождество. Час, к которому он готовил себя с четырнадцати лет, когда узнал, что старик-крестный, пожелавший удалиться на покой столичный профессор, – не дальний родственник по материнской линии, а он сам, в далеком будущем совершивший прорыв в науке.
Поэтому когда У-Янус с горящими глазами влетел к нему в кабинет ранним утром в субботу, А-Янус только холодно поднял на него глаза, не желая позволить самому себе испортить ход эксперимента.
– Получилось! – Воодушевление У-Януса казалось каким-то болезненным. – У меня получилось! У тебя! У нас! Это триумф, Янус Полуэктович! Об этом и напечатать не грех?! – У-Янус похлопал крестника по плечу. – Суббота началась в понедельник! Или наоборот, кто теперь…
– Мне казалось, у вас, Янус Полуэктович, – холодно отозвался А-Янус, в раздражении по привычке переходя с собой на «вы», – не было сколько-нибудь значимых разработок. А вот я сейчас на финальной стадии эксперимента, которым институт будет отчитываться по министерскому гранту. И если мы не хотим новых сокращений кадров, стоит подумать о том, как доказать, что мы все еще являемся форпостом российской магической науки…
У-Янус не слушал его. Он подошел к плазменной панели на стене кабинета, на краешке которой сидел маленький зеленый попугай.
– Фотончик, – заворковал он ласково. – Ты теперь понимаешь, да, дружище. Ты все понимаешь. Он – нет, а ты… ты умница. На сахарок.
– Сахар-рок, – повторил попугай и, неловко спланировав с панели на стол, перебрался на рукав, а по рукаву на плечо У-Невструева.
– И второго забирай, – рассердился А-Янус. – Буквально перед твоим приходом Саваоф Баалович зачем-то притащил. Как ты своего терпишь? Он же постоянно кричит. Да что там, он ругается, Янус! И оба постоянно лезут мне на плечо, стоит из клетки выпустить. Как медом намазано. Не знаю, как за такое короткое время у меня настолько развилась любовь к птицам, что ты просто неразлучен со своим попугаем. я сейчас чувствую себя в курятнике. я ученый с мировым именем, обсиженным попугаями!
У-Янус подошел к высокому стеллажу у окна, где на одной из высоких полок томился в клетке под платком второй Фотон.
– Зер-рнышко пер-рцу, – объявил попугай, едва У-Янус снял платок, но выбираться наружу не торопился, опасливо покосился на А-Януса, снова с головой ушедшего в работу. На трех мониторах всплывали и сворачивались окна с результатами эксперимента, и А-Невструев, опустив на глаза очки для работы в виртуальной лаборатории, яростно сшивал и смешивал в воздухе невидимые данные.
– Я его люблю, потому что он понимает… – ласково проговорил У-Янус, протягивая в клетку ладонь с крошками колотого сахара. – Вы, Янус Полуэктович, не понимаете, а он… понимает.
В субботу У-Янус заходил еще раз, поздно вечером. Принес обратно клетку с Фотоном, естественно, забыв закрыть дверцу, и проклятый попугай накрошил сахар Невструеву на плечо. У-Янус попросил уделить ему минуту. А-Янус ответил, что минуты сейчас нет, и пообещал найти её завтра.
На следующее утро У-Янус исчез.
Сперва А-Янус не придал этому значения. Признаться честно, даже не заметил, что в кабинете только он и Фотон номер два, который от тоски возился в клетке и бормотал себе под нос: «Др-р-рамба! Др-рамба!» Янус переставил клетку подальше от стола и включил попугаю плазму. Тот затих, уставившись на бороздящие небо звездолеты. Лишь изредка повторял что-нибудь вроде «Стр-ранный ор-рбитальный пер-реход» или «Кр-рах! Гор-рят! Атмосфер-ра гор-рит!». Кино ему нравилось больше, чем щипать коготками пиджак Невструева, чему Янус Полуэктович был несказанно рад.
Совесть навязчиво напоминала, что стоит все-таки переговорить с У-Янусом, ведь «час икс» где-то совсем рядом. Эксперимент входит в решающую стадию, и счет идет на дни.
Скоро в их общей истории найдется она, «точка ноль», в которой А-Невструев превратится в У-Невструева и заскользит обратно по временной оси. А У-Невструев… он просто исчезнет. Сойдет на нет для тех, кто живет в привычной системе координат. А-Невструев понимал, что осознавать такое нелегко, и твердо уверился, что обязательно поговорит с самим собой, как только будет чуть-чуть свободнее.
Он слышал, как кто-то вошел в комнату, опустился в кресло.
– Мне еще буквально пару минут, – пробормотал А-Янус, не снимая очков, – и мы поговорим.
– Тр-ройка… кр-руче впр-раво… смер-рч… – объявил попугай, по-видимому, резюмировав последние полчаса просмотренного фильма.
– А Янус где? – произнес негромко глубокий голос. – Вы зачем попугая заперли?
Невструев торопливо снял очки и, извиняясь, вышел из-за мониторов. Саваоф Баалович махнул на соседнее с тем, что занял сам, кресло – садись, мол.
