Возможно, никто не заметил его, никто им не интересовался, никто не шел по его следам, и люди Кайтемпи все еще безуспешно обшаривают Радин, не имея ни малейшего представления, где продолжать поиски. Но Моури не мог успокоиться, опасаясь недооценить их профессионализм. Оставался один шанс из тысячи, что он ничего не заметил и привел их прямиком к камере, что его решили оставить на свободе, надеясь выйти на остальных членов мифической Партии Свободы Сириуса.
Он наблюдал за пассажирами, входившими и выходившими на остановках, за пролетавшими мимо динокарами и даже за небом, словно ожидал, что над автобусом с минуты на минуту зависнет полицейский вертолет. Он пересаживался раз пять, протащил чемодан по темным закоулкам, по проходным дворам и галереям трех универмагов, которые покидал через незаметные боковые выходы.
В результате всех этих маневров Моури убедился в отсутствии слежки; тогда он отправился домой, засунул кейс под кровать и глубоко, облегченно вздохнул. Его предупреждали, что деятельность разведчика способна доставить массу сильных впечатлений. Похоже, так оно и есть.
Вновь покинув квартиру, он купил стопку конвертов и дешевую пишущую машинку. Остаток этого дня и весь следующий он прилежно трудился, печатая краткие послания на фирменных бланках Кайтемпи. Моури не боялся оставить на письмах отпечатки пальцев; их подушечки были обработаны особым способом, так что на бумаге не обнаружат ничего, кроме расплывчатых неясных пятен.
Закончив эту работу, он целый день провел в библиотеке, кропотливо выискивая нужную ему информацию, делая подробные выписки, а вернувшись домой, надписал конверты и наклеил марки.
К вечеру Моури успел отправить более двухсот писем редакторам газет, дикторам радио, высшим офицерам и важным правительственным чиновникам, шефам полиции крупнейших городов, известным политикам и членам кабинета министров.
Послание, вызывающе напечатанное под грифом Кайтемпи, снабженное печатью с крылатым мечом, было кратким, но содержательным:
«Саллана первый.
За ним последуют другие.
Список у нас длинный.
Дирак Ангестун Гесепт».
Итак, первая фаза операции была завершена. Моури сжег коробку из-под конвертов и выбросил пишущую машинку в речку, выбрав место поглубже. Если ему придется еще раз заняться письмами, он купит другую и избавится от нее таким же образом. Если потребуется, он сможет купить и выбросить сотню пишущих машинок. Чем больше их будет, тем забавнее. Пусть в Кайтемпи занимаются анализом его посланий; они обнаружат различные шрифты, принадлежащие неизвестным пишущим машинкам, и решат, что имеют дело с гигантской организацией. К тому же каждая сделанная им покупка ведет к дестабилизации экономики Джеймека, наводняя планету фальшивыми деньгами.
Следующим шагом стал визит в контору по прокату динокаров. Он нанял машину на неделю под именем Шира Агавана и дал адрес отеля, в котором остановился в первый день. С помощью динокара Моури избавился от пятисот листовок, расклеив их в шести городках и тридцати деревнях вокруг столицы Работа здесь была связана с большим риском, чем в Пертейне или Радине. В деревнях приходилось труднее всего, и чем меньше было селение, тем больше опасностей его подстерегало. В городе, где обитают сотни тысяч или миллионы людей, никто не обращает вникания друг на друга; но в местечке с населением в несколько сотен человек незнакомца заметят, запомнят, проследят за каждым его шагом.
Во многих случаях деревенские зеваки облегчали Моури задачу, давая возможность налепить листовку, пока все их внимание было приковано к машине. Дважды кто-то записывал номер его динокара — очевидно, Просто ради интереса. Он поступил весьма предусмотрительно, использовав псевдоним, к которому не собирался возвращаться впредь. Очень скоро полиция свяжет появление листовок с немногословным и таинственным незнакомцем, исколесившим округу на динокаре ХС-І7978.
В конце четвертой недели Моури заложил последнюю листовку в фундамент мифического джеймекского подполья. И тут он упал духом.
Газеты и правительственные радиостанции хранили гробовое, молчание о подрывной деятельности на Джеймеке. Ни словом они не обмолвились об убийстве Салланы — Свинорылого. Казалось, правительство нисколько не беспокоило ни жужжание «осы», ни таинственная и грозная, но — увы — воображаемая Партия Свободы Сириуса.
Моури не видел никаких результатов своей деятельности и не знал, есть ли они вообще. Иногда вся эта бумажная война казалась ему чепухой — несмотря на утверждение Вулфа, что целую армию можно поставить на колени с помощью двух-трех пропагандистских заклинаний. Получалось, что он, Моури, размахивает кулаками в темноте — возможно, ему и удалось зацепить кого-то по носу, но противник даже не удосужился нанести ответный удар.
В результате первоначальный энтузиазм Моури несколько поостыл. Чтобы подогреть его снова, требовалось какое-то проявление эмоций противоборствующей стороны — крик боли, проклятье или угроза: тогда он поймет, что удар попал в цель. Хотя бы тяжелое дыхание врага!.. Но Джеймс не слышал и этого.
Он больше не в силах был переносить одиночество. Не было товарищей, с которыми он мог бы разделить тяжкий груз неясных предположений и тревожных предчувствий; товарищей, которые нуждались бы в его поддержке и одобрении, а в нужный момент были бы готовы прийти на помощь. Никого, никого рядом… ни одной живой души, разделяющей с ним опасности нелегального существования в чужом мире, ни единого человека, с кем можно переброситься словом… или хотя бы посмеяться… В роли осы он мог рассчитывать только на собственные душевные силы, а их требовалось поддерживать зримыми свидетельствами успеха его операций — но этого как раз и не было.
Вскоре его хандра превратилась в депрессию такой силы, что Моури целых два дня не выходил из дома, — мрачно слоняясь по квартире из угла в угол. На третий день им внезапно овладело растущее чувство тревоги. Моури не стал с ним бороться; в разведшколе ему сотню раз твердили о необходимости прислушиваться к интуиции.
«Осознание того, что на вас ведется серьезная охота, может вызвать аномальное обострение психического восприятия — вплоть до проявления шестого чувства. Именно поэтому матерых преступников так трудно поймать. Многие рецидивисты, которых разыскивала полиция, умудрялись неожиданно улизнуть в самый последний момент, проявляя чудеса изобретательности. На самом деле такой тип вдруг чуял, что пахнет жареным и пора уносить ноги. Для спасения собственной шкуры делайте то же самое. Если вы почувствуете, что кто-то сел вам на хвост, не ждите, не проверяйте, не тяните время — сматывайтесь!»
Да, именно так его учили. Он вспомнил, как в свое время размышлял о природе этого странного чувства — предвидения опасности. Может быть, в его основе лежала телепатия?
Полиция не устраивает облаву без предварительного наблюдения за преступником. Агенты, которым поручена слежка, сосредотачивают внимание на предмете своих забот, и жертва иногда ощущает некие исходящие извне импульсы, которые воспринимаются на уровне подсознания и создают ощущение опасности.
Нечто подобное Моури чувствовал сейчас. Поэтому, взяв свои вещи, он покинул квартиру с черного хода. Никто не слонялся поблизости, никто не видел, как он выходил, никто не заметил, куда он направился.
Незадолго до полуночи во дворе его бывшего дома появилось четверо крепких парней; они расположились так, чтобы блокировать черный ход. У парадного подъезда со стороны улицы остановились две машины с такими же типами; дверь распахнулась под сильным ударом, и агенты устремились наверх. Они пробыли там часа три и чуть не прикончили хозяина — прежде чем убедились в его полной невиновности.
Моури об этом ничего не знал. Его деятельность вызвала наконец ответную реакцию, но, к счастью, он сумел проворонить столь явное доказательство успеха своих операций.
Он выбрал новое убежище в полутора милях от старого — длинную узкую комнату на верхнем этаже полуразвалившегося здания в самом опасном квартале Пертейна, в районе, где тротуары очищали единственным способом — спихивая мусор на мостовую. Документы здесь никого не интересовали; одна из самых похвальных привычек обитателей этого квартала заключалась в том, что они не лезли в чужие дела. Чтобы снять комнату, оказалось достаточным предъявить купюру в пятьдесят гильдеров. Взамен он получил старый ключ.
Моури пользовался им недолго — он сразу же приобрел надежный замок и врезал его в дверь. А также поставил новые шпингалеты на окно, хотя оно находилось в сорока футах над землей и к нему было трудно пробраться. И наконец, он сделал небольшой люк на крышу, которым предполагал воспользоваться, если лестница будет заблокирована агентами Кайтемпи.
