– У тебя какое-то болезненное желание запереть меня в замкнутое пространство. Ты не находишь это странным?
У меня бессильно опустились руки… Я не знал, что делать, что говорить ей. И помочь мне никто не мог. Все ушли с полянки в глубину леса, где у подножия горы мы тянули последний километр этого осточертевшего силового кольца.
Да и если бы не ушли, что изменилось бы? Кто способен тут помочь? Что вообще в силах помочь, когда самый дорогой, самый любимый человек не слышит доводов разума, и упрямо, бессмысленно идёт навстречу опасности?
– Пойдём ко всем, – предложила Бирута. – Я не обещаю, что сразу помогу вам, но, по крайней мере, пригожусь. Может, удастся помочь.
– Ты надолго сюда?
– Пока не надоест. И оставим эту тему, Саш!
– Надо хотя бы сообщить в Город. Ведь там хватятся вертолёта.
– Я сообщила. Когда ты дал мне пеленг, я сообщила на диспетчерский пункт.
– Там, конечно, пришли в восторг?
– Не знаю. Сообщение приняла машина. А дожидаться, пока она доложит диспетчеру, я не стала – переключилась. Ну, так пойдём, милый?..
Она, конечно, не смогла нам помочь – это было и не нужно, и невозможно. Слишком тяжелы силовые секции. Мы даже Ружене не позволяли их поднимать, и она вместе с Нгуеном лишь замыкала проводку.
Утомившись после дороги, Бирута присела на небольшой прогалине, метрах в тридцати от нас, где были сложены термосы, куртки и сумки с инструментами.
Каждые полчаса я бросал работу и шёл посмотреть на Бируту. Она навела порядок в разбросанных вещах, вынула перочинный нож из моей куртки и стала собирать в пластикатовый пакет от бутербродов какие-то листики с кустов, травинки, головки цветов. Она, кажется, решила составить гербарий для своих учеников. Ведь впервые Бирута была на юге материка и впервые видела здешние растения.
Кругом было удивительно тихо. Только птица почти непрерывно верещала где-то над головой.
Увидев меня, Бирута улыбалась и слегка помахивала мне пальцами: иди, мол, не волнуйся, у меня полный порядок.
Успокоившись, я возвращался к товарищам и подтаскивал секции, и тянул вместе со всеми линию. Скорей бы она замкнулась! Скорей бы пустить ток! Сегодня мы должны это сделать. До темноты. Чтобы завтра с утра начать испытания.
– Может, ты вернёшься с Бирутой в лагерь? – тихо предложил Эрнесто. – Мы справимся сами. Уже немного осталось.
Я отказался. Стыдно улететь с Бирутой в лагерь и запереться там в силовом кольце, когда остальные работают в лесу.
Уже под конец дня, когда солнце катилось на запад и красноватые его лучи, пробившись под густую листву сбоку, вызолотили стволы деревьев, кто-то словно толкнул меня в бок.
Я оглянулся. Рядом никого не было. Ближайший ко мне, Нат, работал метрах в трёх от меня.
Я снова нагнулся над секцией, вгоняя её шипы в пазы уже уложенной секции, и снова почувствовал какой-то непонятный толчок в бок.
Я распрямился, недоумевая, и вдруг словно кто-то крикнул мне: «Бирута!»
Ничего никому не сказав, я кинулся к прогалине.
Я бежал быстро, и ветки хлестали по лицу и по рукам, и я сам ещё не знал, почему мчусь со всех ног.
Когда я вырвался на опушку, Бирута сидела в траве и деловито засовывала листики в пластикатовый пакетик. А на другой стороне прогалины, за деревом, боком ко мне, стоял невысокий широкоплечий ра. И его широкая смугло-зеленоватая рука оттягивала стрелой тетиву лука.
Ра целился не в меня – иначе я не увидел бы его. Он целился в Бируту.
Конечно, он не мог не слышать, как я шумно выскочил на прогалину. Но он не повернул ко мне головы. Даже не шелохнулся.
И по этой его неподвижности я мгновенно понял, что он уже прицелился.
Думать было некогда. Я выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в широкую сильную руку, чтобы она не успела спустить тетиву.
Я услышал два крика одновременно – тонкий, испуганный крик Бируты и удивлённый рёв раненого ра. Я бежал к Бируте большими скачками и с ужасом слышал, как тонкий крик её затихает на немыслимо, нечеловечески высокой ноте.
Так и есть! Этот убийца успел выстрелить. Бирута лежала неподвижно, и из глаза у неё торчала стрела. Как у Риты, у Ольги, у всех наших женщин и мужчин, убитых дикарями.
Я выдернул стрелу и поднял Бируту на руки. Она была мягкая, податливая и тёплая. Она ещё дышала – редкими судорожными резкими вздохами.
Я побежал с ней к вертолётам, хотя и понимал, что её уже не спасти.
Она перестала дышать у меня на руках, и я невольно остановился, чтобы прислушаться – может, ещё стукнет сердце? Я не услыхал её сердца. Но услыхал яростные быстрые толчки в её животе. Это стучался мой сын – он задыхался, он умирал вслед за матерью, и я ничем не мог помочь ему.
Меня уже догоняли – видно, услыхали выстрел. Но пока Бруно громадными скачками добежал до меня, мой сын перестал стучаться – он задохнулся.
Бруно отобрал у меня Бируту, и я кивнул кому-то через плечо.
– Там… этот убийца… Он ранен…
Не знал я – ранен он или убит. Мне было всё равно в тот момент. После того, как на моих руках перестала дышать Бирута, после того, как задохнулся мой сын, мне всё стало безразлично. И эти дикие неразумные ра, и вся эта зловеще красивая зелёная планета Рита, и даже далёкая чрезмерно добрая Земля, зачем-то пославшая меня на эту муку, и сам я, и вся моя никому не нужная теперь жизнь – всё стало безразлично.
По существу, я умер. Умер в тот момент, когда перестал стучаться в животе Бируты мой сын.
Я знал, что я преступник, что меня ждёт изгнание, но это было безразлично. Это уже не имело абсолютно никакого значения. Жизнь кончилась. Я переступил её грань. А по ту её сторону… Что может взволновать нас по ту сторону жизни?..
Когда всё кончилось, когда все вернулись с маленького кладбища недалеко от Города, меня тихо и незаметно увели к себе Бруно и Изольда Монтелло. У них вскоре оказались Доллинги, и часа через два утащили меня в свою квартиру. От Доллингов меня увели к себе Али и Аня, а к Бахрамам за мной пришёл Михаил Тушин.
Но где-то под утро, когда серый пасмурный рассвет царапался в окна, я всё-таки попал в свою квартиру. Один. Я всё время хотел остаться один. Даже сам не знаю, зачем. Но никто этого не понимал, все как раз именно этого и боялись, и старательно передавали меня «по цепочке». А сказать я не мог. Только мама поняла и остановила Тушина, когда он собрался пойти со мной.
Я ходил по квартире из угла в угол и почему-то боялся присесть. И всё чего-то искал. И не понимал, чего ищу.
Дома всё было убрано, чисто, всё на месте, как перед приходом гостей – никаких следов торопливых сборов.
Потом я увидал высовывающиеся из-под туалетного столика разношенные домашние тапочки Бируты. И нагнулся за ними, и взял в руки.
