– Стой, этак не годится! – воскликнул Джефферс, вдруг поняв, в чем дело. Он ухватился за жилет, жилет сопротивлялся, потом оттуда выскочила рубашка и оставила его, пустой и мягкий, в руках Джефферса.
– Держи его! – крякнул Джефферс. – Коли он все снимет…
– Держи его! – закричали все и бросились на трепетавшую в воздухе рубашку, представлявшую теперь уже последнее, что осталось от незнакомца.
Рукав рубашки ловкой оплеухой остановил Холла, который придвинулся было, расставив руки, и отбросил его назад, на старого пономаря Тутстона, еще минута – и вся рубашка приподнялась, судорожно задергалась и бессильно замахала повисшими рукавами, точь-в-точь так, будто кто-нибудь снимал ее через голову. Джефферс вцепился в нее, но от этого она только скорее снялась. Что-то из воздуха дало ему в зубы, он выхватил свою дубинку и неистово ударил ею по макушке Тедди Хенфри.
– Берегись! – кричали все, колотя наобум и ни во что не попадая. – Держи его. Запри дверь! Не выпускай! Я что-то поймал! Вот он!
Поднялось просто какое-то вавилонское столпотворение. Всем как будто доставалось одновременно, и Санди Уоджерс, со своей обычной сообразительностью и еще освеженный крепким ударом в нос головою, отворил дверь и начал отступление. Остальные тотчас повалили за ним, и в уголке у двери происходила с минуту страшная давка. Удары продолжались. У Фиппса, унитария, был вышиблен зуб, а у Хенфри повреждено ухо. Джефферс получил пощечину и, обернувшись, поймал что-то, что отделяло его в давке от Хакстерса и мешало им сойтись. Он ощупал мускулистую грудь, а через минуту вся куча борющихся людей вывалилась в полные народом сени.
– Поймал! – гаркнул Джефферс захлебываясь.
Он кружась пробирался сквозь толпу и, весь красный, с надувшимися на лбу жилами, боролся с невидимым противником. Толпа отшатывалась направо и налево перед удивительным поединком, который качаясь несся к выходу и кубарем слетел с шеста ступенек крыльца. Джефферс вскрикнул задавленным голосом, все еще не выпуская противника и сильно работая коленями, перекувырнулся и, подмятый им, со всего размаха ударился головою о землю. Только тогда он разжал пальцы.
Раздались тревожные крики: «Держи его!», «Невидимка!» и т. д., и какой-то молодой человек, никому из присутствующих незнакомый и имя которого так и осталось неизвестным, тотчас бросился вперед, что-то поймал, кого-то выпустил и упал на распростертое тело констебля. Посреди дороги крикнула женщина, кем-то задетая собака, которую, по-видимому, кто-то ударил, завизжала и с воем бросилась во двор Хакстерса, – тем и завершилось прохождение Невидимки. С минуту толпа стояла, изумленная и жестикулирующая, затем наступила паника и размела ее по деревне, как порыв ветра разметает сухие листья. Но Джефферс лежал совсем тихо, с обращенным кверху лицом и согнутыми коленями, у подножия лестницы трактира.
VIII. На пути
Восьмая глава чрезвычайно коротка и повествует о том, как местный любитель-натуралист Гиббинс тихонько дремал себе, лежа на широкой открытой дюне и воображая, что вокруг, по крайней мере, за версту нет ни души, как вдруг услышал совсем рядом, как будто кто-то чихал и кашлял и бешено ругался про себя. Он оглянулся, но не увидел никого. Тем не менее голос звучал явственно и продолжал ругаться, с разнообразием и широтою, свойственными ругани образованных людей, возвысился до крайнего предела, потом начал затихать и замер в отдалении, направляясь как будто в Абердин. Донеслось еще одно отчаянное чихание, и все смолкло. Гиббинс ничего не знал об утренних событиях, но феномен, по своему поразительному и тревожному характеру, нарушил его философское спокойствие, он поспешно встал, сошел с крутого холма и изо всех сил заторопился в деревню.
IX. Мистер Томас Марвел
Представьте себе мистера Томаса Марвела: это был человек с толстым, дряблым лицом, цилиндрически выдающимся вперед носом, влажным, огромным, подвижным ртом и щетинистой бородой самого страшного вида. Фигура его имела наклонность к полноте, и короткие члены делали эту наклонность еще более заметной. На нем была опушенная мехом шелковая шляпа, а частая замена недостающих пуговиц бечевками и башмачными шнурками в самых критических пунктах его туалета, обнаруживала закоренелого холостяка.
Мистер Томас Марвел сидел, опустив ноги в канаву, у дороги через дюны в Абердин, мили за полторы от Айпинга. На ногах у него, кроме вязаных шерстяных носков ручной работы, не было ничего и большие пальцы, вылезшие через дыры, широкие с заостренными концами, напоминали уши насторожившейся собаки. Не спеша – он все делал не спеша – собирался он примерить пару сапог. Уже давно не попадалось ему таких крепких сапог, но они были велики, между тем как прежние в сухую погоду были как раз в пору, но для сырой – подошвы их оказывались слишком тонкими. Мистер Томас Марвел терпеть не мог просторных сапог, но он терпеть не мог также и сырости. Он никогда до сих пор не обдумывал основательно, что из этого было хуже, и теперь день выдался прекрасный, и делать ему было больше нечего. И вот, составив из четырех сапог изящную группу на газоне, он сел и начал на них смотреть. Но среди злаков и молодого лопушника обе пары вдруг показались ему удивительно безобразными. Раздавшийся позади него голос нисколько не удивил его.
– Как-никак, а сапоги! – сказал голос.
– Благотворительские сапоги, – заметил мистер Томас Марвел, нагнув голову набок и косясь на них неприязненно, – и которая самая дрянная пара в целом свете, ей-богу, уж и сказать не могу.
– Гм… – промычал голос.
– Нашивал и похуже, случалось и без всяких обходиться, но этаких чертовых уродов, с позволения сказать, никогда не видал! Уж с каких пор стараюсь сапогами раздобыться: очень мне эти-то опротивели. Крепкие, оно точно, но ведь, коли ты всегда на ногах, сапоги для тебя первое дело. И вот, веришь ли, нет ли, во всей округе ни шиша, только вот эти одни. А погляди-ка на них! Вообще тут насчет сапог, можно сказать, раздолье! Только мне не везет – шабаш! Может, лет десять забираю сапоги в этой стороне, и вот, наконец, того… как они со мной поступают!
– Сторона поганая, – сказал голос, – и народ свинский.
– Это точно, – согласился сэр Томас Марвел. – Господи Иисусе! Ну и сапоги! Просто из рук вон!
Он повернул голову через плечо направо, чтобы взглянуть для сравнения на сапоги своего собеседника, но на том месте, где должны были быть эти сапоги, не было ни ног, ни сапог, обернул голову через плечо налево, но и там не было ни того, ни другого. Заря глубокого удивления занялась в его мозгу.
