В час дня Хольцер посмотрел на часы и намекнул, что пора бы сходить пообедать. Литтлуэй тут же отреагировал, что мы за завтраком наелись до отвала и лучше бы продолжали поиск. Хольцера одолевало сомнение: в конце концов, мы же могли ненароком сломать какой-нибудь бесценный экспонат. Сомнения разрешил Карольи, сказав с долей укоризны:
— Вы же понимаете, что перед вами двое крупнейших в мире специалистов по майя!
Так нас оставили двоих в окружении стружек, ломаных горшков и полуистлевших наконечников стрел. И тут, уже ближе ко дну обрешетки, я наткнулся на то, что мы искали. На ярлычке к предмету имелась надпись: «Церемониальная чаша (?)». Сомнение понятно. Это был цилиндр из атакамита, меднистого минерала необычайной красоты с перистыми темно-зелеными и синими кристаллами. Около фута в ширину и девяти дюймов в высоту. Бока были гладкими, отшлифованными, словно лед, но по окружности цилиндр опоясывали глубокие кольца. Верхушка была вогнута в виде плоского блюдца около пяти дюймов в диаметре. Глядеться в него было довольно странно, поскольку минерал мерцал и мягко светился. Хотя прежде я ничего подобного не видел, назначение предмета было мне известно. Это был эквивалент хрустального шара ясновидца. Блюдце наполнялось ключевой водой и ставилось в помещении, где нет ни дуновения ветерка, но сверху падает солнечный свет (храмы Му не имели куполов). И тогда световодный перистый кристалл становился гипнотическим, и в глубине его появлялись видения.
Уяснил я и еще нечто, от чего перехватило дыхание, — смесь благоговения и ужаса. Сосуд принадлежал самому Великому К'толо. Даже сейчас, спустя четыре миллиона лет, его вибрации улавливались безошибочно. Несмотря на блокирование, его сущность выступала очень четко. Я бы сказал, его личность выделялась очень четко.
Литтлуэй стоял ко мне спиной, но какая-то психическая связь подсказала ему, что я нашел то, что мы искали. Он повернулся и посмотрел на синий цилиндр. Если не изучать пристально, предмет смотрелся, в общем-то, заурядно. Но от него исходила вибрация неимоверной мощи. И это едва ли удивительно. К'толо был величайшим из всех когда-либо существовавших людей; он ближе всех из числа живущих подошел к тому, чтобы зваться богом. Он был великим, исконным магом прадревности. Все прочие легенды о великих волшебниках — смутные припоминания о К'толо.
Нас обоих тотчас поразило одно и то же осознание. Этот человек не был демонической, жестокой фигурой. Даже сквозь помехи ощущалась глубокая человечность и некий ироничный юмор. Неизъяснимо странно было воспринимать все это через немыслимую бездну времени. Как будто тонкое, орлиное лицо с запавшими глазами взирало на нас из глубины кристаллического цилиндра, улыбаясь какой-то потаенной шутке.
Мы оба неожиданно прониклись осознанием времени, завладев кристаллом; всматривались в него, зачарованные горными хребтами и узором облаков в его глубине. Перевернув, мы ласково гладили его гладкую поверхность. Затем положили его обратно в стружки и отвернулись. Попробовали сфокусировать образ. Бесполезно: такой мощной интерференции было и не упомнить. Тогда мы вышли из убежища, закрыли за собой дверь и отправились в сторону музея. И в конце концов интерференция прекратилась. Мы сели на низкую каменную стену позади музея и сфокусировали между собой цилиндр. Он появился, с виду совсем как настоящий. Судя по всему, его было видно и другим прохожим: один из пешеходов с любопытством на него покосился. Тогда я медленно отстранился, оставляя Литтлуэя «держать» образ. Волнения я не чувствовал, лишь глубокое спокойствие и направленность. Было ощущение, будто присутствуешь при развязке какой-то великой драмы, где тебе отведена решающая роль.
Сразу же обнаружилось, что при всматривании в этот кристалл видение времени обретает несколько иное качество. Частично, видимо, из-за необычного предназначения самого кристалла. Более ранние эксперименты с фокусированием давали образы с некоторой нечеткостью. Фотография сама по себе может быть отличного качества, но вместе с тем ей не хватает некоторых деталей. В случае же с кристаллом К'толо мой подсознательный ум словно впитал все оттенки предмета и воспроизводил их теперь с невероятной точностью.
Во-вторых, этот кристалл сам по себе предназначался именно для этой же цели: помогать подсознательному уму К'толо высвобождать свою визионерскую силу (тут мне открылось, что К'толо не владел видением времени в такой же степени, что и мы; он никогда не натыкался на великий секрет коры передних полушарий. А может, на тогдашней стадии эволюции кора просто не была так развита, как теперь). В результате кристалл действовал как увеличительное стекло, вторя моим собственным силам видения времени.
Было головокружительное ощущение всасывания, низвержения в бездонный водоворот времени. На секунду меня физически затошнило. Но тут сам интерес того, что я наблюдал, прогнал тошноту, поскольку ум К'толо оставил на кристалле свой отпечаток, и броситься в него было все равно что стать самим К'толо — полное забвение собственной личности, неимоверное освобождение.
И тут меня обуяло другое чувство — полной, глубочайшей, истовой преданности Великим Старым. Было просто самоочевидным, что они — самые могучие существа в Солнечной системе и, следовательно, заслуживают величайшей преданности, глубочайшей любви. Блейковский принцип: «Все, что живет, свято, жизнь черпает восторг от жизни». Ну, а поскольку они живее всех живых существ, населявших когда-либо Землю, их воля абсолютна. Следует заметить и то, что, глядя на жизнь глазами К'толо, я полностью сознавал природу и историю Великих Старых. Я знал, что они ждали миллионы лет, чтобы вмешаться в земной эволюционный процесс. И так велика была их целеустремленность, что миллион лет казались не более, чем миллион дней. И наконец они создали человека.
«Первого человека» не было. Была выбрана целая стая обезьян (прямо по Ватиканскому манускрипту) и застопорено развитие их зародышей, так что самки стали приносить сморщенное, недоразвитое потомство, совсем без волосяного покрова. Вначале прочие обезьяны убивали таких выродков. Их убивали и убивали еще долгое время пока однажды какая-то сгорбленная, уродливая самка не отказалась убивать своего детеныша и слонялась, отверженная, на краю стаи, защищая лысенького уродца от любой попытки напасть на него.
Вся эта часть истории предстала передо мной не воочию: К'толо сам, по-видимому, знал ее с чужих уст, Тем не менее, из всего, что я когда-либо открыл, развив у себя силу видения времени, это изложение начала человеческого рода захватило меня сильнее всего. Я жадно ухватывал каждую деталь, хранившуюся в памяти у К'толо.
