— Ну почему же… — тихо ответил Володя и покраснел.
Наступил Лелин день рождения. У Судариковых собрались гости.
Леля испекла свой фирменный пирог с капустой. Было весело и шумно. Поздравляя Лелю, Игорь Бусел произнес витиеватый тост и вручил подарок маленький знак Весов на тонкой цепочке.
— Вот это мудро, — закричала густым басом высокая румяная блондинка, Лелина подруга Наташа, — какой же это астроном без своего знака зодиака!
И тут же возник спор об астрологии.
— А что, — говорила Наташа, — в устройстве мира не все еще понятно. Но может, и вправду действуют на нас планеты.
Наташа работала в редакции одного популярного журнала и отличалась широтой взглядов.
— Умница, Наточка, я тоже за астрологию, — закричала Леля.
Игорь Бусел скептически улыбнулся.
— Ну да, — сказал, слегка запинаясь, Юра Гаевский, маленький взъерошенный усач, чем-то похожий на Дениса Давыдова, — ты, Игорь, конечно, за рафинированную науку.
— Допустим, — ответил Игорь. — А ты полагаешь, что возможна другая наука, так сказать, рука об руку с чертовщиной?
— А данные Кукушевского тебе ничего не говорят?
— Слыхал я все это — Кукушевский, Лоуэл, болтовни-то много.
— Почему же болтовни? — сказал Юра с легкой обидой.
— Могу сказать определенней — не болтовня это, — а лженаука.
— Что это такое — лженаука? — закричал Юра. — А твоя прекрасная наука застрахована от ошибок?
— Дело не в ошибках, а в определенных правилах действий, в определенном строгом языке. По одним правилам — наука, по другим — что-то иное.
— А я тебе скажу так. Пока возможен свободный спор, как на афинской площади, никакой лженауки не будет. И весь вред не от лженауки или каких-то лжеидей, а от декретированных истин. Все помним про единственно верное учение, про самые научные теории. Ну и что получилось? Когда наука вместо аргументов начинает давить авторитетом — тогда и получается лженаука. А так спорь о звездах сколько влезет — вреда не вижу.
— Ну да, такой демагогией можно оправдать и астрологию, и хиромантию, и графоманию… — раздраженно начал Игорь, рубя рукой воздух.
— Графологию — ты хотел сказать, — заметил Юра. — А вообще у тебя типичный снобизм ученой братии, кое-что узнавшей, но вообразившей, что знает все.
— Ребята, кончайте спорить, давайте лучше выпьем, — сказал Володя, вставая. — Посмотрите, у всех налито?
На другой день с утра у Володи не было занятий, и он, перемыв посуду, поехал к Федору. Тот задумчиво сидел на опрокинутом ведре у деревца черноплодной рябины. Услыхав скрип калитки, он поднял голову и сказал вместо приветствия:
— Все обсуждают…
— Кто? — не понял Володя.
— Да на конгрессе.
— На каком конгрессе?
— Да я и сам не знаю. Конгресс идет. Спорят, спорят. Про космос чего-то.
— Ты-то как их слышишь?
Федор посмотрел на него ясными глазами.
— А вот, — ответил, — рябину снимал, да и услышал вдруг. Вроде как радио.
— Интересно?
— Я тебе потом расскажу, а ты посмотри в газетах — может, встретишь где.
— Послушай, Федор, ты под каким знаком родился?
— Ну подо Львом, — неохотно ответил тот. — А чего это ты?
— Скажи мне, знаки эти, планеты — действуют они на нас, на судьбу нашу?
— Вон ты о чем, — протянул Федор. — А ты как думал?
И Володя вдруг понял — действуют.
Леля тихо и мирно дышала. Володя ворочался в постели. Белый луч чертил на стене таинственные знаки. «Луна», — вздохнул Володя. Нет, к Луне у него не было претензий. Эта бледная красавица делала жизнь приятней. «А что, — подумал он, — если бы у Земли было два спутника, как у Марса? Или не было вообще? О, тогда земная поэзия пошла бы другим путем. Поэт не сказал бы «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна»… Не родились бы слова «Сижу я печальный; с деревьев листва слетает. В садовой беседке так много луны сегодня». Не было бы Лунной сонаты. И так далее, не говоря о том, что все ночи были бы глаз выколи. Нет, Луна — это хорошо». Но почему-то всерьез обиделся, если не сказать взъелся Володя на далекий Сатурн — планету слабых, беспочвенных мечтателей, планету грусти, лени и разбитых надежд.
«Почему я не родился под знаком Юпитера? — думал он, крутясь под одеялом. — Или Марса…» Он вспомнил, чем награждает своих подопечных этот воинственный бог. Силой и решительностью, авантюристической жилкой и любовью к бродяжничеству, азартом, огнем, страстью… «Вот и был бы я бродягой с горячим и решительным сердцем. Ну почему я не родился под Марсом?» И, засыпая, он так ясно представил себе, как холодный Сатурн срывается с места и уносится вдаль, а на его месте утверждается огненно-красный суровый Марс.
Марс воспаленной точкой висел над горизонтом. Ветер разодрал в клочья сизые ватные облака. Двое стояли у борта небольшого суденышка, готовившегося с утра в очередной раз распахивать глади Азовского моря. Стоящие молча поплевывали в черную воду.
Вдруг один из них поднял голову, глянул в небо и дернул приятеля за рукав с тускло светящейся флотской нашивкой.
— Григорий Иваныч, ты только глянь, — сказал он изумленно, тыча пальцем в сторону горизонта, — ты только глянь!
Под куполом обсерватории было спокойно. Молодой астроном Лева Кислюк, жуя бутерброд с сыром, бурча под нос и пританцовывая, приближался к телескопу. Настроение было отличное. Последняя серия снимков колец Сатурна и его работа закончена. Телескоп, урча плохо смазанным часовым механизмом, медленно поворачивался в сторону этой внушительной планеты, опоясанной серебристыми полосами знаменитых своих колец, открытых еще, кажется, Галилеем. Лева привычно стукнулся о стремянку и, потирая ушибленную коленку, заглянул в окуляр и стал «фокусироваться». Бутерброд выпал у него изо рта. «Ва-ва», — сказал он и лязгнул зубами.
Последний раз хотел он взглянуть на столь знакомые ему кольца, но никаких колец не было. Не было и самого Сатурна. Черное бархатное пустое небо загадочно смотрело на Леву сквозь окуляр.
Кислюк принялся бешено вращать винты. Тщетно. Сатурн исчез.
Лева отпрянул от телескопа и, опрокинув стремянку, загрохотал вниз.
— Аркадий Афанасьич! — взывал он почти рыдающим голосом, потирая уже другое колено.
Сонный Аркадий Афанасьевич нехотя поднялся под купол и приткнулся лбом к окуляру.
— Ну что ты говоришь, Лева, — начал он скрипучим голосом и осекся. Вместо зеленоватого Сатурна на него смотрел нахальный рыжий Марс.
Когда Володя вечером вернулся домой, он застал Лелю, сидящую в оцепенении с телефонной трубкой в руке.
