– Надеюсь, – проворчал Кармонди, – ваша идея сработает лучше моей.
– Я тоже на это надеюсь, – кивнул Харлоу и, развернувшись к стоящему наготове мичману Райту, скомандовал: – Передайте на «Бенбоу», пусть начинают.
… – Справа опять побежали, вашбродь!
Резко крутанувшись, Колчак поймал в прорезь прицела темные фигурки. «Максим» задергался, торопливо пережевывая ленту… кажется, третью по счету? Отпустив гашетку, кавторанг глянул вниз, на усыпавшие стланик гильзы. Когда только успел? В памяти неожиданно всплыло, как в Артуре вернувшийся с сухопутного фронта приятель рассказывал про участие в отбитой атаке японцев: «Кажется, всего два раза пальнул, а начал хлопать по карманам – пяти обойм как не бывало!»
Английская пушка больше не стреляла. В первый момент Колчак отметил это лишь краем сознания – пропала лишняя помеха, – но когда британцы вновь залегли, он снова уцепился за эту мысль, уже на новом, более сознательном уровне. И, осознав окончательно, едва не выругался вслух. Дурак, мальчишка, опять полез делать все сам – а руководить боем кому?
– Давай обратно за пулемет, – скомандовал он подбежавшему с новой лентой матросу. – Зря патронов не трать… сейчас прикрывать нас будешь. Остальным, – Колчак повысил голос, одновременно нащупывая свисток, – приготовиться к отходу. По сигналу… ЛОЖИСЬ!
Новое действующее лицо, появившееся на сцене – а точнее, давно уже там бывшее, но доселе безмолвствовавшее, – было в чем-то сродни недавнему визитеру в русский лагерь. Как и ящер, оно было большим, невероятно прожорливым и обреченным на вымирание законами эволюционного развития. Правда, с момента создания шестнадцати-с-четвертьюдюймовых орудий прошло лишь немногим больше двух десятков лет, но в наступившую эпоху «дредноутов» они уже выглядели самыми настоящими динозаврами.
Однако и воистину чудовищной мощью орудия главного калибра «Бенбоу» тоже могли похвастаться с ничуть не меньшим основанием, чем громадные ящеры Земли Толля.
Первая бомба рухнула далеко позади русской позиции – помня о своем прошлом опыте корректировки, мичман Райт на этот раз решил, что перелет в данном деле значительно лучше недолета. К его удивлению, капитан-лейтенант при виде разбухающего посреди равнины облака довольно улыбнулся.
– Отлично, мичман! – Харлоу не играл, он и в самом деле был доволен. – Теперь попробуйте достать шестидюймовыми по русской позиции, а главный калибр пусть стреляет на прежнюю дистанцию, но уже шрапнелью. Затем…
– Русские отступают!
– Отлично! – воскликнул Кармонди. – Теперь осталось разобраться с группой на левом фланге и… – майор осекся.
– …и на правом, – договорил за него Харлоу, глядя, как под залпами проявившего себя наконец русского дозора вновь залегают поднявшиеся в атаку морпехи. – Райт, после шрапнели займитесь ими – справа их явно меньше, хватит и одного снаряда.
– Мы не заблудились? – спросила Тала с сомнением.
Мушкетов покачал головой.
– Нам просто деревья мешают, иначе уже был бы виден холм.
Они брели по редкому, светлому лесу пару часов, и геолог сам бы не признался себе, но ему начинала нравиться эта прогулка.
Идти под призрачной сенью псевдолиственниц оказалось легче, чем шагать по равнине: пружинистый цепкий стланик здесь уступал место слоям прошлогодней хвои и подушкам малахитового мха. Воздух был свеж и ароматен; ветер с близкого моря смешивался со смоляным запахом, с густым духом преющей зелени из-под ног, с кисловатым запахом белых цветов заслонявшего дорогу кустарника. Над цветами порхали бабочки, одни – прозрачно-синие, другие – белые с черным, вроде огромных капустниц. Гнуса не было: вернее сказать, мошкара кружилась среди ветвей, но ни один кровосос не позарился на людскую кровь. За мошкой охотились мелкие длиннохвостые птахи, выписывая пируэты среди ветвей. Временами казалось, что люди попали в парк, в филиал эдемского сада, где нет сторожей с огненными мечами.
Порой издалека доносился трубный зов тикбаланга, или приглушенный клекот, который путники привыкли уже связывать с мелкими травоядными, вроде флагохвостов, но без характерного иглистого гребня, или – того страшней – тихая мелодичная трель «черного петуха», и страх вновь накатывал на миг колючей волной. Но паралич воли уже не охватывал молодого геолога при этих звуках. Близкие встречи с несколькими видами чудовищ подряд вселили в него фаталистическое бесстрашие. Он только покрепче сжимал в руках винтовку и продолжал шагать сквозь поющий, щебечущий, благоухающий мезозойский лес.
Впрочем, за все время пути им встретился единственный зверь из тех самых травоядных – чтобы как-то отличать, Мушкетов про себя обозвал их «клюворылами» – и тот напугался больше людей, сломя голову бросившись прочь сквозь кусты. Крупные ящеры старались не заходить туда, где деревья росли гуще, а хищники следовали за ними.
– Что скажет тебе кулам-набато? – поинтересовалась филиппинка.
Геолог уже собирался ответить, когда его сбил с мысли далекий раскат грома. Молодой человек поднял голову в недоумении: небо сияло весенней голубизной. Погода в Новом Свете не отличалась устойчивостью, но сейчас ничто не предвещало грозы.
Он открыл было рот и осекся.
Раскат не стих. Он надвигался, набухал соловей-разбойницким посвистом – и быстрей, чем геолог успел осознать происходящее, лопнул.
Мушкетову показалось, что это барабанные перепонки у него лопнули и земля качнулась от изумления. Сквозь деревья, далеко впереди, завиднелся черный дым.
– Что же это такое? – с изумлением прошептал геолог. В голове у него метались идеи одна другой завиральней: извержение вулкана? шальной метеорит? предвестие еще одного Разлома?
– Пушка, – отрезала помрачневшая Тала. – Большая пушка лайми. С моря.
– Но… зачем они стреляют? – вслух поразился Мушкетов. – По кому?
И тут он понял.
В лесу стало очень тихо. Дальний разрыв погрузил в мимолетный страх все живое.
– Они… – пробормотал геолог, вглядываясь зачем-то в слепящее небо.
Гром грянул снова: иным, слабым голосом. Снаряд лег все там же, впереди, куда направлялись двое путников.
– Они обстреливают наш лагерь.
– Вашбродь! Вашбродь, да очнитесь же!
Шульц потряс головой, пытаясь избавиться от засевшей в ушах пробки. Все кругом словно бы плыло, и, чтобы подняться, ему пришлось буквально вцепиться в руку стоящего рядом матроса.
– Вашбродь, не ранены? Возьмите, – унтер протянул ему платок, – с правой ноздри у вас кровит изрядно.
– Все живы?
– Ага! – радостно скалясь, отозвался унтер. – Поконтузило всех, да у матроса Терещенко, кажись, перепонную барабанку высвистнуло. А так бог миловал, отвел дуру-бонбу.
