Ознакомительная версия.
Но Альфредо сам проявил инициативу. Кевин как раз стоял в сторонке и смотрел на топчущихся людей; создавалось впечатление, будто происходит встреча добрых соседей. Том всегда любил такие сборища. Альфредо возник перед Кевином и без всяких вступлений раздраженно произнес:
– Я на твоем месте постыдился бы использовать смерть деда таким образом. – Кевин лишь посмотрел на противника, полуприкрыв веки. – Нет, все-таки ответь мне, что бы испытывал сейчас Том?
Кевин подумал и сказал:
– Ему бы это понравилось.
– Все равно это ничего не изменит. Мы будем строить вокруг рощи.
Кевин отрицательно покачал головой, глядя через голову Альфредо вдаль, на деревья:
– Нет. Теперь все меняется, и ты знаешь почему. – Кевин замолк и продолжал смотреть сквозь собеседника. – Отныне люди, пришедшие сюда, будут воспринимать Рэттлснейк-Хилл как… Если не святыню, но как памятное место, это уж точно. Такое место, где недопустима коммерческая суетня. А у всех этих людей есть родственники и знакомые… Так что можешь не надсаживаться. Теперь это никому не понравится. – Кевин указал в сторону мемориального сикомора: – Посмотри, кто там сейчас вбивает гвоздь.
Альфредо оглянулся. У дерева замахивалась молотком Рамона.
Это должно подействовать. Альфредо никогда не осмелится перечить Рамоне в этом деле. Уж слишком все переплелось.
– Строй где-нибудь еще. Внизу, в городе, у Сантьяго-Крик или в другом живописном месте. Скажи своим партнерам, что ты все испробовал, но ничего не вышло. Это конец. Оставь холм в покое.
Альфредо резко повернулся и зашагал прочь.
* * *
Кевин подошел к дереву и произвел символические удары по всем четырем углам – так он придумал. Один за Надежду, один за родителей, один за Джилл и один от себя лично. Потрогал битые места на коре. Ствол был нагрет солнцем. Живое дерево. Можно ли придумать памятник лучше?
После церемонии состоялись поминки. По замыслу Хэнка, они шли в Ирвинском парке и продолжались всю вторую половину дня. Море пива, горы бутербродов, гром музыки, одуревшие от возбуждения собаки, жаренное на углях мясо, софтбол на грязи с бесконечными вбрасываниями, волейбол «в кружок».
Только поздними сумерками люди начали разъезжаться. Фары велосипедов светлячками мерцали на дороге, идущей вдоль берега в сторону Чапмена.
Кевин ехал в одиночестве; прохладный ветер дул нетерпеливыми порывами, неся запах полыни.
Хорошая жизнь, думалось Кевину. Старик прожил хорошую жизнь. Большего просить стыдно.
Вот и пришло то утро. Кевин проснулся; рядом с изголовьем кровати прямо в комнате рос апельсин. Сегодня большой день. До обеда состоится бракосочетание Рамоны, после этого – гулянье в парке, затем игра. Придет полгорода.
Конец октября. Рассветы ясные и холодные, а во второй половине дня жара. Лучшее время в году.
Сначала Кевин прогулялся на раскопки – поработать немного для себя. Он ровнял свежую землю, закапывал ямы, а пока делал это, думал о сегодняшнем дне и о лете. Мысли, подобно нотам стремительного гитарного соло, на лету сменяли друг друга; невозможно было задержаться ни на одной дольше, чем на пару секунд.
Вернувшись домой, Кевин переоделся для визита: лучшая рубашка и брюки-слаксы, единственные в гардеробе. Признаться честно, вид не самый парадный; но и не отвратительный. Довольно живая гамма – светло-зеленая рубашка с пуговицами донизу в стиле молодого руководителя и серые – со складками и прочими наворотами – слаксы. Никто не осмелится заявить, что он плохо оделся к свадебной церемонии. Но и не слишком торжественно.
Выбор свадебного подарка потребовал гораздо большего напряжения мозгов. Кевин хотел, чтобы вещь была красивой, но без назойливой броскости; так, чтобы у Рамоны не возникала мысль, будто Кевин пытается влезть в ее каждодневную жизнь с напоминанием о себе.
Кухонные принадлежности, таким образом, сразу отпали. Предмет в спальню – упаси Боже! Возникшую было идею подарить что-то скоропортящееся Кевин после некоторого размышления отклонил, как не совсем хорошую – могут подумать, что это намек; а кроме того, хотелось, чтобы Рамона все-таки изредка обращала на подарок внимание.
В конце концов Кевин остановился на декоративном растении. Он решил подарить горшок из оставшихся, что делал для Оскара. Восьмиугольная пузатая дубовая кадка, выглядящая затейливо, но достаточно грубо – так, что лучшее место для нее на крыльце у дверей. Последний слой лака еще не просох как следует и слегка лип; теперь надо подыскать растение.
Кевин поехал в парк Сантьяго-Крик с тележкой, в которую погрузил подарок, спортивную форму и все прочее.
«Все хорошо, – говорил он себе. – Не хандрить. Только без покойника на свадьбе, ради Бога! Улыбайся, а то лучше вовсе не ходить».
Самовнушение удалось на славу. Кевин чувствовал себя как зуб после заморозки и был очень рад этому.
Он уселся с ребятами из «Лобоса» и пошучивал о том, как будет играть их «шортстоп» с шестимесячным пузом; и никаких угрызений не испытывал. По одну сторону выстроилось в ряд семейство Санчесов, с другой встали Блэры. Между шеренгами под звуки гитары Джоди спускалась Рамона в струящемся белом длинном-предлинном мексиканском подвенечном платье. Сейчас каждому было видно, насколько она хороша. Кевин редко и глубоко дышал, в полной мере ощущая силу своей воли. Он был заморожен. Кевин понимал теперь актеров, играющих роль. Надо лишь стереть себя из собственного сознания, и тогда сможешь стать любым персонажем. Кевин научился этому. Да он сейчас хоть самого Макбета сыграл бы!
На бельведере над ручьем, опять в своем пасторском одеянии, стоял Хэнк. Он вещал, возвысив голос, и увлекал слушателей проповедью, как всегда. Кевин вспомнил, как Хэнк, весь в пыли, говорил ему: «Ничто не вырезано в камне навечно, братишка!» Теперь, однако, он говорил о клятве супружеской верности «на всю оставшуюся жизнь». Не надо камня, подумал Кевин, мы пишем это на чем-то более хрупком и одновременно более долговечном. Можно искренне верить в нескончаемую верность, можно не верить в нее вообще. Конечно, клятва есть клятва. Но, с другой стороны, это всего лишь клятва. Намерения, остающиеся словами, пусть сказанными серьезно, при людях и от чистого сердца. Обещания. Канва грядущего только еще ткется на станке жизни. Кто знает, каким будет узор? В этом – великая и пугающая свобода. Таинственная пустота грядущего! Как старательно мы пытаемся заполнить эту пустоту впереди себя, протягивая руки из настоящего; и как легко все наши труды оказываются выброшены на свалку реальной жизнью…
Жених и невеста обменялись кольцами. На палец Рамоны кольцо наделось легко. Какие у нее миниатюрные пальчики… Вычеркнуть это, Кевин, слышишь?
Ознакомительная версия.
