— Ты хорошо поработал, достойный сын мой, — произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.
— Благодаря могуществу Аллаха и твоей мудрости, дару предвидения, я преуспел в своем начинании, — сказал я.
Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Аллахом.
— Прими наш скромный дар в знак благодарности. — Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.
— Благодарю тебя, о шейх.
— Благодари не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.
— Святые слова. — Я положил деньги в карман. Ну что же, теперь я могу идти?
— Многие из моих друзей расстались с жизнью, — размышлял вслух Папа, — я потерял также немало доверенных помощников. Следует позаботиться, чтобы в будущем подобное не могло повториться.
— Да, о шейх.
— Мне нужны верные люди на ключевые посты, друзья, на которых можно положиться. Меня охватывает стыд, когда я вспоминаю, каким доверием облек Хасана.
— Он был шиитом, о шейх. Фридландер-Бей махнул рукой.
— Тем не менее… Настало время восстановить разрушенное. Твоя работа еще не закончена, сын мой. Ты должен помочь нам построить новую систему безопасности.
— Я сделаю все, что в моих силах, о шейх. — Мне совсем не нравилось, что разговор принял такое направление. Но я был бессилен что-либо изменить.
— Лейтенант Оккинг умер и отправился в свой рай, иншалла. Его место займет сержант Хаджар, человек, которого я хорошо знаю и могу не опасаться. Я хочу учредить новую важную должность посредника между моими будайинскими друзьями и городской администрацией, который будет наблюдать за действиями властей.
Никогда еще не чувствовал я себя таким маленьким и одиноким.
— На эту должность я избрал тебя.
— Меня, о шейх? — спросил я дрожащим голосом. — Но это невозможно! Не может быть, чтобы ты и вправду выбрал…
Он кивнул:
— Да будет так.
Я почувствовал такую ярость, что забыл обо всем на свете. Подскочив к нему, я заорал:
— Пошел ты со своими погаными планами! Ты сидишь за этим столом и играешь чужими судьбами, спокойно наблюдаешь, как убивают моих друзей, суешь свой «скромный дар» одному, другому, третьему, и тебя ни капли не волнует, что потом станет с ними, лишь бы денежки, не переставая, текли в карманы! Ты… Не удивлюсь, если окажется, что за Оккингом, работавшим на немцев, и за Хасаном, работавшим на русских, стоял один и тот же человек — ты! — Губы Фридландер-Бея cжалиcь в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку. — Значит, так оно и было, да? — сказал я тихо. — На самом деле тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что середины не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, сопереживать. Несмотря на все молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!
Самое странное, что Булыжники никак не мешали мне — не оттащили от стола, не превратили лицо в кровавое месиво. Они вообще не двигались с места. Должно быть, Папа знаком приказал им не мешать моим излияниям. Я сделал шаг вперед, и уголки губ Папы чуть приподнялись. Трогательная гримаса-улыбка на морщинистом, иссохшем лице старца-патриарха. Я застыл на месте, словно натолкнулся на невидимую стену.
Барака… Особая аура, которая окружает усыпальницы, мечети святых и праведников. Я не смогу тронуть даже волоска на его голове, и Папа прекрасно понимал это.
Он неторопливо вытащил из ящика стола какое-то устройство из серого пластика, свободно уместившееся на ладони.
— Ты знаешь, что это такое, сын мой?
— Нет.
— Это часть тебя. — Он нажал на кнопку, и ужас, превративший меня в дикого зверя, заставивший разорвать в клочья Хасана и Оккинга, вновь, словно раскаленная лава, затопил мозг…
Я очнулся, лежа на ковре у ног Папы, свернувшись в клубок.
— Прошло всего пятнадцать секунд, — кротко отметил он.
Сжав зубы, я окинул его взглядом.
— Так ты будешь заставлять меня слушаться? Папа опять продемонстрировал свою улыбку-гримасу.
— Нет, сын мой. — Он бросил мне пластиковую коробочку, и я поймал ее на лету. — Возьми. Я хочу добиться любви и доверия, а не страха.
БАРАКА Я сунул коробочку в карман. Папа кивнул.
— Да будет так, — снова сказал он. Вот и все. Я превратился в легавого.
Говорящие Булыжники молча надвинулись на меня. Чтобы не задохнуться в их каменных объятиях, пришлось отступить. Так, шаг за шагом, они вытеснили меня из кабинета в приемную, из приемной в коридор, пока, наконец, я не оказался за дверью дома. Мне даже не дали ничего сказать.
В итоге я, во-первых, стал намного богаче, а во-вторых, превращаюсь в жалкую подделку охранника правопорядка под началом бравого Хаджара. Перед этим бледнели самые жуткие наркотические кошмары, когда-либо рожденные моим рассудком.
Каково главное свойство слухов? Правильно: быстрота их распространения.
Наверное, новости дошли до каждого жителя квартала еще когда я в счастливом неведении лежал на больничной койке, наслаждаясь общением со своим лучшим другом — соннеином. В «Серебряной ладони» Хейди отказалась меня обслуживать. В «Кафе Солас» Жак, Махмуд и Сайед упорно разглядывали пыльный воздух сантиметрах в десяти над моей головой и спорили о том, сколько чеснока нужно класть в приправу. Я заметил, что к Полу-Хаджу по наследству от покойного Хасана перешел его американский мальчишка. Надеюсь, они будут счастливы вместе…
В конце концов, я отправился к Френчи. Далия положила передо мной салфетку. Она чувствовала себя очень неуютно.
— Как дела, Марид?
— В порядке. А ты все еще разговариваешь со мной?
— Ну конечно, Марид, мы ведь старые друзья. — Однако она кинула напряженный взгляд в сторону кассы.
Я тоже повернул голову. Френчи медленно поднялся со своего стула и вразвалку подошел к нам.
— Я не хочу тебя здесь видеть, Одран, — сказал он мрачно.
— Послушай, Френчи, когда я поймал Хана, ты сказал, что будешь обслуживать меня бесплатно до конца жизни.
— Это было до того, как ты разодрал на куски Хасана и Оккинга. И тот, и другой — дерьмо собачье, но то, что ты сделал… — Он отвернулся и сплюнул.
— Но ведь Хасан убил…
Френчи оборвал меня. Повернувшись к Далии, он свирепо прорычал:
— Еще раз обслужишь этого ублюдка — вылетишь отсюда. Ясно?
— Ага. — Она переводила испуганный взгляд с меня на Френчи.
