— Слушай, Энди, давай переезжать. Сил уже нет.
Энди долго мялся, а потом довольно четко объяснил, что переезжать мы никуда не будем. Это фамильный особняк, который он не собирается продавать. Отселить маму, к сожалению, тоже невозможно. Энди зарабатывает неплохо, но не так, чтобы в придачу к этому особняку (на него одних налогов сколько уходит) снимать еще и квартиру. Жилье в Кларите дорого.
— Тебе что дороже, здоровье мое и дочери или этот особняк? — спросила я, — я действительно здесь не выдержу долго. И Лус будет нервной.
Энди пожал плечами и усмехнулся.
— Это ты-то? Не выдержишь? Синь, я считал, что ты легионер, а не нервная дамочка.
Я осеклась. Интересный подход…
Короче говоря, понятно, что переезжать Энди не собирается. И вообще выслушивать о моих проблемах с его мамой он ничего не хочет. Каждый раз обрывает меня, едва я попытаюсь заговорить с ним об этом. Мол, это ваши, женские дела, и решайте их сами, мне не до того, у меня работы полно.
О работе он мало рассказывал — понятное дело, секретность.
Вся проблема, поняла я, в том, что мало денег. Было бы достаточно — можно снять квартиру и либо мамашу отселить, либо самим уйти (я уже предпочла бы второе, в этом особняке все провоняло Тулайн). Но неужели я не смогу достать денег?
Я начала интенсивный поиск работы. Но не тут-то было… В Кларите безработица держалась на восьми процентах. Женщин старались не брать на работу вообще. На бирже труда мне сказали сразу, что шансов у меня нет. И действительно, неимоверными усилиями я нашла несколько мест, но везде, услышав, что у меня грудной ребенок, отказывали сразу.
Был еще вариант — открыть свою фирму. Я продумала план — это будет фирма воздушных перевозок, надо просто арендовать аэробус и несколько флаеров. Все это вполне реально, взять небольшой кредит, быстро расплатиться. Но все остановилось на моей попытке зарегистрировать предприятие. Оказывается, я числилась здесь иностранкой (ведь я все же из Савойса), а таковым запрещено быть предпринимателями. Патриоты змеевы…
Попыталась поговорить с девчонками в детской группе — может, открыть предприятие на чье-нибудь имя, но никто не согласился.
Я начала понемногу впадать в отчаяние. Абсолютная беспомощность. Ты ничего не можешь сделать для того, чтобы улучшить положение. И деньги… как это ужасно, когда у тебя нет своих денег, кто-то ими распоряжается — кто-то, кто… назовем вещи своими именами — не любит тебя.
Потому что «любит по-своему» — это уже значит «не любит».
Я кормила Лус и продумывала криминальные варианты. Только это и остается.
Но и это очень сомнительно.
Можно ограбить, скажем, банкомат. Думаю, я смогу его взломать. Или просто в банк проникнуть. Все это можно сделать (я уже продумывала, как). Проблема в отходе — как потом лечь на дно? Я вынуждена оставаться здесь, жить на виду. Жить в постоянном страхе разоблачения? Не хотелось бы. И представляю, какие неприятности будут у Энди, если меня посадят. Хотя на него мне плевать, сам нарвался.
Лус наелась, выглядела сытой и довольной. Я положила ее на плечо, выпустить газики. Потом отнесла в кроватку. По идее, она должна скоро заснуть. Я приучала ее засыпать в одиночестве — иначе потом проблем не оберешься. Бета просунула черный мокрый нос между прутьями кроватки. Лус лениво похлопала ручонкой по носу пантеры.
— Пойдем, Бета — я оставила дверь в детскую открытой. Хотела к себе в спальню, почитать что-нибудь, но вспомнила, что хотела просмотреть сегодняшнюю газету, вдруг будут вакансии. Можно еще пойти учиться, думала я, спускаясь по лестнице. Смешно с моей квалификацией, но… Приобрести ходовую специальность, сейчас, например, несложно найти место озеленителя-садовника. Во время учебы тоже будут немного платить, это можно потратить на съем квартиры, а так Энди, конечно, меня обеспечит…
Я взяла газету и прямо внизу ее просмотрела. Вакансий не было. Заодно я перекусила, кусочек савойского острого сыра с оливками, чай. После кормления есть хочется зверски. К счастью, я не толстею, да впрочем, я уже и начала понемногу восстанавливать тело упражнениями.
Нет, не везет мне в жизни… Я стала подниматься наверх. Ускорила шаги, услышав какую-то возню… Кто там может быть? Тулайн вроде не было слышно. Больше в доме нет никого. Бета опередила меня, прыгая почти через весь лестничный пролет.
В детской. Я ворвалась туда. Мгновенное облегчение — это всего лишь Тулайн — сменилось яростью.
Бабуся стояла у кроватки и держа на руках мою малышку, интенсивно трясла ее, видимо, изображая укачивание. Мало того, Лус теперь была тепло одета, и на ножках — мною же связанные шерстяные пинетки. Не привыкшая к такой тряске Лус похныкивала.
Просветление наступило у меня мгновенно (в жизни был один похожий момент, на Нейаме, когда я решилась бежать). Я в долю секунды оказалась рядом с Тулайн, осторожно выхватила младенца из ее рук — она попыталась зажать ребенка, но я быстро пнула ее по голени, и воля к сопротивлению была утрачена. Тулайн взвыла. Думаю, ей в жизни не приходилось получать таких ударов, хоть этот был, на мой взгляд, и слабеньким. Я осторожно положила девочку в кроватку. Потом повернулась к свекрови, которая все еще нагибалась и выла, пытаясь схватиться за больную ногу.
Бета подошла сзади и пристально смотрела на всю эту картину.
Я взяла Тулайн за горло, отшвырнула к стене. Подошла еще раз, снова взяла левой рукой под двойной подбородок, правой хлестко ударила по щеке.
— Вот что, — сказала я, глядя ей в глаза, — мое терпение лопнуло. Надоело. Если ты еще не поняла до конца — я пять лет занималась пиратством. Я шибаг. Я терпела тебя довольно долго, но теперь уже хватит. Переорать меня ты можешь, я не сильна в базарных склоках. Но больше ты орать не будешь. Я запрещаю. Я запрещаю тебе высказывать любое твое мнение по поводу нашей жизни и воспитания ребенка. Я запрещаю тебе прикасаться к ребенку, если я или Энди тебя об этом не попросим. Ты поняла?
— Я… все… скажу… сыну… — просипела Тулайн. Я усмехнулась.
— Ага, и он проучит жену вожжами. Сейчас. Да говори на здоровье. Можешь еще полицию вызвать. Но я тебе не советую этого делать, потому что в этом случае ты действительно вылетишь из дома, как пробка.
Я еще раз объяснила Тулайн мои требования. Очень простые. Никогда не высказывать никаких мнений ни по какому поводу. Молчать в моем присутствии. Вообще желательно не показываться на глаза. Ребенка не трогать — его я буду воспитывать без участия бабушки. Если она будет вести себя хорошо, через некоторое время я позволю ей общаться с внучкой. Если начнет нарушать эти требования, пусть пеняет на себя. Кстати, устраивать спектакли с повышенным артериальным давлением тоже не стоит — мне они глубоко безразличны. Даже если она сдохнет, меня это нисколько не расстроит.
