- Мир, - прошептала она самой себе.
- Что ты говоришь, мама? - подошел поближе Тилл.
- Это надо видеть собственными глазами, - ответила она.- Звезды. Млечный Путь. Все-все, в их блеске и славе.
- Я уже видел,- равнодушно ответил сын. - Благодаря голографии. Все выглядело вполне правдоподобно.
- Это лишь жалкое подобие, - запротестовала Миоцен и, не давая сыну сказать еще что-либо, напомнила: - Один из нас Премьер, а другой капитан Первого кресла. Не забывай.
- Я знаю, мадам.
Она провела крупной рукой по лбу сына, коснулась изящного точеного носа и кончиком пальца тронула красивый мужественный подбородок.
- Конечно, это риск, ты в чем-то прав, увы. Итак, решено. Увидим это событие только я и ты. Ну как, ты доволен таким компромиссом?
- Да, мадам. Да, мама, - только и оставалось ему сказать.
Но, как и всегда, Тилл произнес эти слова с таким убедительным энтузиазмом, сопровождая их такой очаровательной улыбкой, что не поверить было невозможно.
Поверхность Корабля с той стороны, куда должен был свершиться поворот, достаточно тонкой, всего несколько десятков километров, представляла собой слой оставшейся со времен строительства почти девственной гиперфибры, пронизанной запасными туннелями, трубами и помпами. Здесь и был установлен режим повышенной секретности, находилось одно из главных помещений реактора. Тут никто не жил и практически никто никогда не появлялся. В зеркальных Помещениях негде было спрятаться. Запустить эти двигатели могла только одна Миоцен. Они с Тиллом на своем маленьком скоростном каре поднимались в похожую на кратер пасть ракетного сопла, небо над ними светилось миллиардами огней, каждый из которых оказывал свое скромное сопротивление силе этой роскошной машины.
- Звезды, - только и могла пробормотать Миоцен., Тилл, выглядевший в своей форме и фуражке совсем
как мальчик, стоял со сцепленными за спиной руками, расставив ноги, и в его широко раскрытых карих глазах отражался свет всего универсума.
На мгновение Миоцен показалось, что он улыбается.
Но потом он опустил глаза, повернулся к матери и словно нехотя признал:
- Конечно, они прелестны. Конечно. Конечно. Надо же!
Миоцен охватило разочарование. Ведь она действительно верила, что, увидев Млечный Путь своими глазами, сын каким-то образом преобразится. Что вскинет руки и упадет на колени в мутящем рассудок восторге.
И теперь она была разочарована и более того - разозлена.
- А помнишь, мама, как ты посмотрела в наноскоп и увидела свой первый обнаженный протон? - словно угадав ее состояние, вдруг спросил Тилл.
- Нет, - смещавшись, ответила она.
- Один из кирпичиков мироздания, такой же необходимый, как и звезды, и по-своему даже более эффектный, - попрекнул он. - Но он уже был реален для тебя еще до того, как ты его увидела. Интеллектуально и эмоционально ты была готова… - Миоцен кивнула и ничего не ответила. - С того момента, как я возродился, и по сей день люди только и говорят, что о звездах. Описывают их красоту. Объясняют их физику. Уверяют, что только один взгляд на солнце наполнит меня благоговейным страхом… И, честно говоря, мама, после таких предисловий я думал, что небо выглядит по-другому. А оно какое-то… несущественное. Тем более обидно, что мы находимся неподалеку от одного из крупнейших витков местной галактики. Не так ли?
Наверное, на него произвело бы большее впечатление, если б она включила один из двигателей под ними.
Насмешливо улыбаясь, Миоцен посмотрела вперед. Машина резко шла вверх по параболе. Старая гиперфибра почернела от коррозирующей плазмы, делая стену бесформенной, казавшейся далекой, когда она была близко, и неожиданно возникавшей перед ними, когда они проскакивали очередной закамуфлированный проход. К этой картине приложили свою руку и инженеры. Проходы вели в маленький туннель, тянувшийся через все сопло и заканчивавшийся бриллиантовым куполом, который поднимался над поверхностью с радиусом в тысячу километров.
Только идиот мог остаться равнодушным к такому зрелищу.
Мать и сын все еще находились в каре, и он медленно поплыл внутри купола. У Великого Корабля было четырнадцать гигантских ракетных сопл: одно в центре, четыре кольцом вокруг первого, и остальные девять вокруг первых пяти. Они сейчас находились в четвертом, а на горизонте, стоя рядом друг с другом, виднелись еще два, наполненные топливом и ждущие команды включить зажигание. Аморфные металлы и озера гидролитических жидкостей поддерживали сопла, придавая им угол наклона в пятнадцать градусов. Поворот, который они собирались произвести через десять часов одиннадцать секунд, должен был изменить траекторию корабля так, чтобы в ближайшие две недели он смог пройти неподалеку от красного гигантского солнца, а потом нырнуть в ближайшего соседа этого солнца - огромную, но по сути своей спокойную черную дыру.
Меньше чем за день курс корабля должен был измениться дважды. Вместо того чтобы покидать этот район солнц и живых миров, они продолжат путешествие по витку галактики, двигаясь к новым и прибыльным местам.
- Хм, - услышала вдруг Миоцен довольный возглас. Но Тилл смотрел не на звезды и не на гигантские сопла.
Наоборот, он поглядел куда-то вниз и сухо заметил:
- Действительно, там их очень много.
Свет вспыхивал по всему пейзажу из гиперфибры. Но в отличие от беспорядочного расположения звезд эти огни имели строгую логику, связывались в цепочки, круги и плотные массы, сиявшие кумулятивным светом. И их в самом деле было много. Возможно, больше, чем пять тысяч лет назад и, конечно, больше, чем тогда, когда она была в этом месте в последний раз.
- Это все реморы, - покачав головой, сказала Миоцен. - Они строят свои города прямо на поверхности. Их все больше и больше.
- Так ты не любишь реморов? Вы не любите реморов, мадам? - с очаровательной усмешкой заметил Тилл.
Они упрямые и крайне странные существа. Правда, они делают очень важную работу, и заменить их кем-то другим весьма трудно.
Сын никак не откомментировал это замечание.
- Двадцать секунд, - объявила Миоцен.
- Да, - и Тилл вежливо посмотрел наверх, прищурив глаза от слепящего света.
В этот момент Миоцен ускользнула.
Комната так и не изменилась.
Вдоль каждой стены в своих символических белых тогах мудрых книжников на не менее символических человекоподобных телах сидели десятки изощренных сложных роботов. Каждый немного отличался от соседа и по возможностям, и по чувствительности. В этом царстве подобий отличия были благословенным даром. Причина их существования заключалась в единственном вопросе - вопросе, требующем наивысшего сосредоточения и получения удовольствия от новизны. Каждый день, неделю или месяц один из книжников предлагал некое новое решение или вариант старого, и прямо-таки с юношеским задором, не знающим границ, роботы начинали обсуждать и спорить, порою даже покрикивая друг на друга. Неизбежно они находили какие-то просчеты во вновь высказанных невероятно изысканных математических выкладках или логических построениях, и тогда решение быстро хоронили, его суть клали на электронную полку рядом с миллионами других неудавшихся гипотез, как доказательство если не гениальности книжников, то, по крайней мере, ревностного служения делу.
