В этот момент Миоцен ускользнула.
Комната так и не изменилась.
Вдоль каждой стены в своих символических белых тогах мудрых книжников на не менее символических человекоподобных телах сидели десятки изощренных сложных роботов. Каждый немного отличался от соседа и по возможностям, и по чувствительности. В этом царстве подобий отличия были благословенным даром. Причина их существования заключалась в единственном вопросе - вопросе, требующем наивысшего сосредоточения и получения удовольствия от новизны. Каждый день, неделю или месяц один из книжников предлагал некое новое решение или вариант старого, и прямо-таки с юношеским задором, не знающим границ, роботы начинали обсуждать и спорить, порою даже покрикивая друг на друга. Неизбежно они находили какие-то просчеты во вновь высказанных невероятно изысканных математических выкладках или логических построениях, и тогда решение быстро хоронили, его суть клали на электронную полку рядом с миллионами других неудавшихся гипотез, как доказательство если не гениальности книжников, то, по крайней мере, ревностного служения делу.
В центре комнаты находилась очень подробная и очень ценная карта всего Корабля. Она изображала не тот Корабль, что существовал сейчас, но тот, который застали первые прибывшие капитаны. Все пустые помещения, длинные туннели, крошечные пещеры и великие моря - все дышало пустотой былой славы.
И все-таки на карте не хватало одной, весьма существенной, очень существенной детали.
Неожиданно появилась новый Премьер.
Книжники встретили ее холодным презрением, ведь они были консервативны по своей сути и не одобряли переворотов, даже если эти перевороты происходили на законной основе.
- Кто ты? - спросил один из них, используя свой специфический юмор роботов. - Я тебя не узнаю.
Остальные рассмеялись низкими недовольными голосами.
Миоцен ничего не говорила первые несколько секунд, затем ее голоизображение вздохнуло и как бы мимоходом заметило:
- Я могу улучшить эту вашу карту, ибо знаю нечто, чего прежний Премьер и вообразить не могла.
Сомнение сменилось интересом. Потом любопытством.
- Вашу предшественницу нужно судить. Честным, открытым, публичным судом, как это предписано законом Корабля. В противном случае, ни о каком сотрудничестве с нашей стороны не может быть и речи, - все же предупредил Миоцен один из Книжников, покачав грубоватой головой.
- Разве я не обещала суда? Изучите мою жизнь. Изучите в любом аспекте и вы увидите, что я всегда скрупулезно исполняла все корабельные законы.
Книжники послушались этого совета и после долгого изучения заскучали, как она и предполагала. Ее жизнь никогда не была загадкой и потому не представляла для книжников никакого интереса. Один за другим они снова вернулись к их прекрасной таинственной карте.
- Если я сообщу вам свою информацию, то делиться ею вы будете не вправе ни с кем. Ясно? - предупредила Миоцен.
- Все ясно,- сухо ответил первый книжник.
- Если вы найдете этому возможные объяснения, то сообщите их только мне. Мне одной. - Она строго посмотрела в стеклянные глаза.. - Вам понятно, о чем я говорю?
- Понятно, - хором ответили книжники.
И Миоцен нанесла на карту новые данные: она нарисовала гиперфибровую оболочку, окружавшую ядро, поместила туда Медуллу, а под конец нарисовала то, что было в самом Медулла оссиум. Потом она продемонстрировала, как оно сжимается и расширяется, написала длинную цепочку вычислений, объясняющих, как проходят через железное тело энергетические циклы, как противонаправленные силовые поля, называемые контрфорсами, поддерживают его в определенном положении и все остальное, узнанное ею на протяжении тех ужасных столетий. Все это могло быть интересным для книжников.
На мгновение на старых лицах изобразилось потрясение.
Миоцен ощутила легкую дрожь - это корабельные двигатели начали выбрасывать плазму в холодную вселенную.
Ее физическое тело сидело рядом с сыном, глядя, как он улыбается.
- Очень, очень мило, - признался Тилл.
Река плазмы широким потоком двигалась почти со скоростью света, и только малая доля ее энергии давала видимый свет. Правда, даже этот свет был настолько ярким, что затмил все звезды в его моргающих, заслезившихся от сияния глазах.
- Могу ли я уйти, мадам? - тихо спросил он, как уставший к вечеру мальчик.
Голографическое изображение Миоцен тоже было разочаровано. Оно стояло в окружении книжников, переговаривавшихся со скоростью света, изучая новое чудо снаружи и изнутри. Наконец, один из них со спокойным всезнающим лицом предложил ей ориентировочное и до смешного простое решение великой загадки.
- И это ваш ответ!? - вскричала она.
- Это воистину артистичное решение, - заметил первый книжник. - А не нагромождение математических выкладок, мадам.
- Вижу, - проворчала Миоцен и, исчезая, добавила: - Никому ничего не говорить. Продолжать работу. Вы сделаете это для меня?
- Нет, - ответил книжник, обращаясь уже к пустому пространству.
- Мы сделаем ее для себя, - прогудел его сосед.
И они снова зашептались быстрыми, почти бесшумными голосами» карта приняла первоначальные очертания, все в их маленьком мирке встало на свои места, и спокойствие вновь воцарилось в душной комнате.
Для наблюдательных глаз помимо официальных ремонтных команд существовали еще и анонимные. Несколько дюжин реморов, чувствовавших себя совершенно свободно в своих неуклюжих скафандрах, сидело плечом к плечу в одном из своих старых катеров. Каждое лицо сильно отличалось от другого, все отпускали добрые реморские шуточки, а катер несся по направлению к носовой части корабля.
- Сколько нужно капитанов, чтобы потрахаться? - спрашивал один.
- Трое! - выкрикивал кто-нибудь другой.
- А зачем третий?
- Чтобы успеть сообщить об этом и получить соответствующую награду и упоминание в приказе!
- А куда отправляет Премьер свое дерьмо?
Все дружно указывали на ближайшее сопло и не менее дружно хохотали.
- А какая разница между старым Премьером и новым? - хитро прищурившись, вдруг спросил Орлеан.
Все неуверенно замолчали, никто не знал ответа, да и не мог знать, поскольку старик сам только что придумал эту шутку.
Его новый рот растянулся в подобие улыбки, и короткие клыки застучали о стекло шлема.
- Ваши предложения? Ну! - Он разинул пасть еще шире. - Наш новый Премьер ожил, а прежний никогда не жил!
Раздался вежливый, но какой-то неровный смех. Повернув шлем, Орлеан явил свое лицо целиком и, включив общий канал, во всеуслышание заявил:
