Наконец этот свет погас, и я поднялся, разминая затекшие члены, и стал нащупывать слабину в стене.
Стена была сложена из гигантских камней, меж которыми строители огромными деревянными палицами загнали камни поменьше. Даже маленькие камешки были пригнаны так плотно, что я перепробовал с полсотни, прежде чем нашел подходящий; а я знал, что для того, чтобы проделать отверстие, в которое я смог бы протиснуться, мне придется вынуть один из больших камней.
Этот маленький камешек занял у меня по меньшей мере стражу кропотливой работы. Яшмовым ножом я отскреб всю землю вокруг него, потом сломал еще три ножа, пытаясь выковырнуть камешек из стены. В какой-то момент я махнул на все рукой и вскарабкался точно паук на стену, надеясь, что на крыше найдется более легкий путь к свободе, ведь удалось же мне найти лазейку в соломенной кровле при бегстве из зала магов? Сводчатый потолок оказался столь же прочным, как стены; я свалился на пол и, в кровь царапая пальцы, продолжил корпеть над упрямым камнем.
И вот, когда я уже решил, что камешек ни за что не сдвинется с места, он вдруг выскользнул и со стуком упал на пол. На пять долгих вздохов я замер, опасаясь, что Апу-Пунхау проснется. Насколько я мог судить, он даже не пошевелился.
Но зашевелилось нечто другое. Огромная глыба надо мной чуть заметно накренилась влево. Сухая земля захрустела, нарушив тишину столь же бесцеремонно, как ломающийся лед на застывшей зимней реке, и посыпалась с шорохом на меня.
Я шагнул назад. Раздался звук, похожий на скрип жернова, и снова просыпался дождь сухой земли. Я отскочил, и большой камень с грохотом обрушился вниз, оставив вместо себя неровный черный круг, полный звезд.
Взглянув на одну из них, я узнал себя - мельчайшую искорку света, почти теряющуюся в опаловой дымке десяти тысяч других.
Разумеется, мне следовало бы подождать - дюжина соседних больших камней вполне могла последовать за первым, - но я не стал. Один прыжок вознес меня на рухнувший камень, другой - в отверстие, образовавшееся в стене, третий вывел на улицу. Шум, конечно, разбудил людей; я слышал их недовольные голоса, сквозь дверные проемы видел слабые красные отблески очагов. Пока женщины раздували потухшие угли, их мужья хватались за копья и утыканные зубьями дубинки.
Мне не было до этого дела. Совсем рядом тянулись Коридоры Времени, под нависшим небом Времени волновались луга, перешептываясь с ручьями, что струятся из самой высокой вселенной в самую низшую.
Яркокрылая маленькая Цадкиэль порхала возле одного из них. Вдоль другого бежал зеленый человек. Мне приглянулся тот, что на отшибе, такой же одинокий, как и я. За мной, по редкостной прямой, Апу-Пунхау, Глава Дня, вышел из собственного дома и присел на корточки над вареным маисом и жареным мясом, которое оставили ему его люди. Мне тоже хотелось есть, но я помахал ему рукой и больше никогда не видел его.
В мир, прозванный Ушас, я вернулся на песчаный берег - тот берег, который я оставил, нырнув в море в поисках Ютурны - как можно ближе к тому самому месту и во времени, и в пространстве.
По влажному песку кубитах в пятидесяти от меня шагал человек с деревянным подносом, а на нем - горка дымящейся рыбы. Я двинулся следом, и шагов через двадцать мы вышли к беседке, мокрой от морских брызг, но убранной полевыми цветами. Здесь он поставил на песок свой поднос, попятился и встал на колени.
Подойдя, я спросил его на языке Содружества, кто будет есть эту рыбу.
Он посмотрел на меня, и я заметил, что он удивлен появлению незнакомца.
- Спящий, - ответил он. - Тот, кто спит здесь и голоден.
- Кто такой этот Спящий? - спросил я.
- Одинокий бог. Здесь чувствуешь его присутствие, он всегда спит и всегда голоден. Я приношу ему рыбу, чтобы он видел, что мы его друзья, и не пожрал нас, когда проснется.
- А сейчас ты чувствуешь его? - поинтересовался я.
Человек покачал головой:
- Нет. Но иногда так сильно, что мы даже видим, как он лежит здесь в лунном свете, только он исчезает, когда мы подходим. А сегодня я совсем его не чувствовал.
- Неужели?
- Сейчас чувствую, - сказал он. - С тех пор, как ты пришел.
Я сел на песок и взял большой кусок рыбы, жестом предложив человеку присоединиться. Рыба обжигала мне пальцы, и я понял, что она недавно с огня. Человек присел рядом, но не притрагивался к еде, пока я не пригласил его вторично.
- Ты все время здесь?
Человек кивнул:
- У каждого бога кто-то есть, у бога - мужчина, у богини - женщина.
- Жрец или жрица.
Он снова кивнул.
- Нет Бога, кроме Предвечного, а все остальные - его создания. - Меня так и подмывало добавить "даже Цадкиэль", но я прикусил язык.
- Да, - согласился он и отвернулся, решив, должно быть, что обидел меня, и не смея встретиться со мною взглядом. - Так у богов, ясное дело. А для таких простых существ, как люди, есть, наверное, и младшие боги. И бедные, убогие людишки очень чтут этих младших богов. Мы все делаем, чтобы понравиться им.
Я улыбнулся, чтобы показать, что не сержусь.
- И как же эти младшие боги помогают людям?
- Есть божественная четверка... - По его распевной речи я понял, что он повторял эти слова неоднократно, наверняка когда учил им детей. - Первый в ней и величайший - Спящий. Это бог. Он вечно голоден. Однажды он пожрал всю землю и может сделать это снова, если его не кормить. Спящий утонул, но он не может умереть - потому-то он и спит здесь, на берегу моря. Рыба принадлежит Спящему - перед тем как ловить рыбу, надо спросить у него позволения. Серебряную рыбу я ловлю для него. Бури - его гнев, штиль - его милость.
Я стал Оаннесом этих людей!
- Другой бог - Одило. Его владения - на дне моря. Он любит ученость и хорошие манеры. Одило научил мужчин речи, а женщин - письму. Он - судья богов и людей, но не наказывает того; кто не согрешил трижды. Когда-то он носил чашу Предвечного. Красное вино принадлежит ему. Вино приносит его человек.
С небольшим опозданием я вспомнил, кем все-таки был Одило. Я понял, что Обитель Абсолюта и наш двор стали обрамлением туманного образа Предвечного как Автарха. Оглядываясь назад, я видел, что это было неизбежно.
- Есть и богини. Пега - богиня дня. Все, что под солнцем, - ее. Пега любит чистоту. Она научила женщин разводить огонь, печь и ткать. Она сопереживает им в родах и навещает всех в момент смерти. Она утешительница. Черный хлеб - вот подношение, что ее женщина приносит ей.
Я одобрительно кивнул.
- Таис - ночная богиня. Все, что под луной, - ее. Ей по сердцу слова любви и объятия влюбленных. Все пары должны испрашивать ее разрешения, вместе обращаясь к ней во тьме. Если они не сделают этого, Таис зажжет огонь в третьем сердце и вложит в руку острый нож. Она в огне приходит к детям, и так они узнают, что детство миновало. Она - соблазнительница. Золотой мед - вот подношение, что ее женщина приносит ей.
