— А что же я должен рассказать? — виновато спросил Иван. — Я ни сказок, ни преданий не знаю.
Они сели рядышком на теплый ещё прибрежный песок. Иван молчал, задумчиво глядя куда-то вдаль. Виталий вглядывался в его лицо, пытаясь понять, что это за человек. Глаза совершенно детские — широко открытые и какие-то беспомощно-удивленные. Губы мягкие, слабые, в любой момент готовые улыбнуться. На лице — полное отсутствие какой-либо взрослой растительности — так, какой-то детский пушок. Одним словом — взрослый ребенок.
— Но ты ведь ходишь в хлыстовскую общину. Расскажи об этом.
Иван покачал головой.
— Зачем это вам?
Ларькин замолчал. Он почувствовал, что Ивану нельзя врать. Ложь он сразу поймет, почувствует, и тогда уже точно ничего не скажет. А зачем, на самом деле, Ларькину нужно знать об этих хлыстах? Ну, задание у него такое — это понятно. А ещё зачем? Виталий закурил и стал говорить, пытаясь быть предельно искренним, в рамках разумного, конечно.
— Тебе может показаться, что это простое любопытство. Но всё не так... Мы все ищем себя — и ты, и я, наверное, тоже. Не буду обманывать тебя — я не слишком религиозный человек. Конечно, я верю в то, что этот мир существует не сам по себе. Кто-то его создал, кто- то управляет им, но какое место я занимаю в этом мире — я не знаю. Я думал об этом, как и все, наверное, когда мне было шестнадцать лет. Потом понял, что не складывается у меня что-то. Один я, сам по себе, и Бога не чувствую.
— Бога не нужно чувствовать, в него нужно верить, — тихо сказал Иван.
— Наверное, ты прав. Но у меня не получилось...
— К Богу нужно идти... Я сам это недавно понял. Раньше я ведь так же, как и ты, безбожником был. А потом вдруг ясно так стало... Правильно, понятно и очень светло. Это благодатью называется... Я уже не помню, каким я был раньше. Забыл, представляешь? Настолько эта новая жизнь вошла в меня...
Ларькин поймал рассеянный взгляд Ивана и заглянул ему в глаза.
— Помоги мне, пожалуйста. Я тоже хочу понять. Не очень, правда, уверен, что у меня получится...
Иван помолчал, задумавшись; потом тихо сказал:
— Тебе этого не нужно... Не готов ты, понимаешь? Это выстрадать нужно.
— А ты выстрадал?
— Не знаю. Это одному Богу известно... Но я чувствую, что ты где-то далеко, тебе ещё дойти нужно.
— Ты ведь сам сказал, что одному Богу известно, кто достоин, а кто нет... Так что ж ты за него решаешь?
— Я не решаю. Я только говорю то, что чувствую. Не можешь ты туда пойти, и я тебя не поведу...
Виталий вздохнул. Ну, вот и поговорили. Зря он со своей откровенностью полез, спрашивать сразу начал... А как нужно было? Этого Виталий не знал. Но ведь Ольга говорила: «Главное, чтобы тебе поверили», вот он и постарался...
К хлыстам теперь уже, наверное, не подобраться. Если уж Иван с ним говорить не стал, то другие, настоящие, воспитанные в этой вере, и вовсе говорить не станут. Можно сказать, операция провалена. Виталий в Митяеве четвертый день, и что он выяснил? Подтвердил информацию об исчезновениях людей? Так в этом и так никто не сомневался. Провел измерения? Так это ещё Кузнецов сделал, и Виталий в лучшем случае только подтвердит его данные. На острове был, ничего не нашел, ничего не видел...
Иван, заметив разочарование Виталия, ласково положил ему руку на плечо.
— Не обижайся на меня, ладно? Ты, наверное, хороший человек, ты мне не врал и не ругал нашу веру... Но не могу я... А если Богу угодно будет, чтобы ты к Нему пришел, то Он тебя сам приведет, без меня.
— Я не обижаюсь. Может быть, так и должно было быть.
— Вы сейчас куда идете? — немного помолчав спросил Иван, Он снова перешел на «вы», как бы устанавливая определенную дистанцию между собой и Виталием.
— Домой... То есть к Анне Григорьевне, я живу у неё.
— Если хотите, пойдемте вместе.
Они шли и молчали. Ларькин смотрел на этого хрупкого мальчика, который едва доставал ему до плеча, и почему-то чувствовал себя младше, меньше, чем он. Ему казалось, что Иван знает и понимает что-то такое, чего Виталий никогда понять не сможет, что-то зыбкое и едва уловимое, но очень важное. Когда они дошли до села, Виталий спросил:
— Ты не можешь одолжить мне завтра лодку на несколько часов?
— Зачем вам?
— Если ты не хочешь мне ничего рассказывать, может быть, я сам постараюсь что-то понять. Я хочу поехать на тот остров, после которого ты... изменился. Ведь все это произошло прошлым летом?
Иван кивнул головой.
— Что ты там видел?
Иван помолчал, пристально глядя на Виталия и в задумчивости покусывая губы, потом ответил:
— Я не буду тебе ничего рассказывать. Если захочешь — ты сам все увидишь, только завтра ничего у тебя не получится... А лодку, если хочешь, бери.
***
Митяево, 8 июня 1998 года.
Было около двенадцати часов ночи. Григорьевна уже спала, а Виталий сидел на крылечке и дымил сигаретой, любуясь низким звездным небом. В Москве такое небо увидеть невозможно: громоздящиеся высотки, искусственное освещение — всё это делает небо каким-то бледным и маленьким, разодранным на отдельные, проглядывающие между крыш клочки. А здесь — вот оно, огромное, тяжелое, нависающее. Наверное, именно о таком небе написано: «Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне — дна...»
Виталий уже забыл, когда он последний раз смотрел на небо: суета, беготня, не до неба в городе. А сейчас, глядя на звезды, он чувствовал, как эта высь затягивает его, впитывает в себя, и он летит, летит куда-то в бесконечность...
Где-то рядом раздался легкий шорох. Виталий опустил голову: перед ним стоял Иван. Виталий даже вздрогнул от неожиданности — так тихо Иван подошел к нему. Иван стоял и молчал, как бы изучая Ларькина, пытаясь проникнуть в самые сокровенные его мысли. Виталий затушил сигарету, начинавшую уже обжигать пальцы, и вопросительно посмотрел на него.
— Случилось что-нибудь?
Иван не отвечал, продолжая изучать Виталия своими широко открытыми, удивленными глазами.
— Эй, что с тобой? — не выдержал такого пристального взгляда Ларькин.
— Ничего, — помедлив, ответил Иван. — Я думал и говорил с Данилой... Если ты действительно хочешь прийти к Богу, мы поможем тебе. Мы должны помогать.
— Кто — мы? Ты и Данила?
— Нет, община, корабль. С Данилой я говорил, потому что он кормщик. Без его благословения нельзя. У меня не может быть своей воли, и решения я тоже не могу принимать...
— А Данила? Он может?
— Он тоже не может, но Бог говорит с нами через него... Ты мне сказал, что я не могу решать за Бога. Я думал над твоими словами и понял, что ты прав. Потом пошел к Даниле и рассказал ему о тебе... И он сказал, что Отцу нашему угодно, чтобы ты пришел...
— Куда пришел? На остров? — В голове у Виталия был полный кавардак. Несмотря на хорошую интуицию, такого развития событий он никак не ожидал. Он уже мысленно оплакивал проваленную операцию, ругая себя за то, что неправильно говорил с Иваном — слишком уж прямолинейно, — и вот теперь Иван сам приходит к нему и куда-то зовет.
— Нет, не на остров... Вернее, не только на остров... Данила разрешил прийти тебе на радение. Только есть одно условие.
— Мне кажется, я догадываюсь, какое это условие, — вздохнул Ларькин. — Ты, вернее, вы хотите, чтобы я никому не говорил о том, что увижу... Но этого пообещать я не могу...
— Я знаю, — неожиданно сказал Иван, — и это хорошо, что ты не обманываешь меня и не обещаешь молчать... Если тебе захочется, ты можешь рассказать о том, что с тобой происходило. Но только рассказать... Ты говорил, что пишешь книгу, — так вот, об этом писать не нужно. И вообще, ты должен обещать, что после тебя никто не приедет сюда с какими-нибудь аппаратами, никто не будет лезть в нашу жизнь, фотографировать, расспрашивать. Остров этот — место особенное, святое. Чужие о нем знать не должны...
— Это я тебе обещаю. Жить вам никто не помешает, по крайней мере, от меня это исходить не будет.
