Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

Эта «книжка» возникла из чувства глубокого неудовлетворения. Согласитесь, что крайне раздражает, когда тебя держат за дурака, рассказывая, как главный герой «одним махом семерых побивахом» или «направо махнет — улица, налево отмахнется — переулочек».

В большинстве своем такие вещи просто не читаешь. Но как быть, если начало-то серии «Отрок» было на должном уровне, да и мир Древней Руси любишь и стремишься побольше узнать?

К решению подтолкнули крики фанатов — «не нравится — не ешь», «иди косточку огрызи», «напиши лучше» и т. д.  

И я подумал: а почему бы и нет? Пусть у персонажей трудности будут настоящими трудностями, а противники — живыми людьми, сильными и умными, со своими страстями и интересами, а не элементом декораций, да источником скилла для главного героя. Пусть крепости строятся не по мановению волшебной палочки, а по расчетам наличия рабочей силы, сроков и ресурсов, а самострелы стреляют так, как им положено по тактико-техническим характеристикам, не превращаясь в универсальное вундерваффе. В общем, пусть все будет максимально приближено к реальной жизни (хоть и с внесенными первыми пятью книгами Е.С.Красницкого допущениями — посчитаем их стартовыми вводными).

Заканчивалось жаркое лето такого богатого на события 1125 года. Смерть Мономаха практически ничего не поменяла в ходе жизни на Руси. Старший его сын Мстислав твердо сел на златой стол Киевский, сразу же показав всем, что не собирается выпускать из своих рук Великое княжение.

Да и серьезных противников у него не осталось — братья не в счет, слабохарактерный Ярослав Святославич Черниговский, имевший право на Великое Княжение, не шел ни в какое сравнение со своим волевым старшим братом Олегом. А сильные и предприимчивые Ростиславичи, отбивавшие любые попытки вторжения в свою землю и доставлявшие немало хлопот не только великим князьям киевским, но и владетелям соседней Польши, как-то очень вовремя умерли в прошлом году.

В сущности, поход на половцев, загнанных Мономахом за Дон, затевать не стоило, но Мстислав хотел показать степнякам, что отцовский меч, не раз обагренный их кровью, снова в надежных руках.

Болеславу Польскому, по прозвищу Кривоустый, было явно не до Руси — он усмирял Поморье, весьма довольный тем, что не надо больше отвлекаться на дерзкого перемышльского князя, союз которого с язычниками — пруссами и поморянами, сулил столько неприятностей его стране.

Сильное преувеличение, однако, сказать, что многим из обитателей Восточно-Европейской равнины в это время было дело до княжеских либо межгосударственных счетов. Как раз нет, последний месяц лета не зря славянские народы зовут кто жнивень, кто серпень. Для сельчан, а ими были тогда каждые девять из десяти человек, это самая горячая пора в году, когда все помыслы направлены на то, чтобы убрать драгоценный, тяжким трудом достающийся оратаю-труженику хлеб. Недаром в главные праздники конца лета — спожинки да Ладин день — как раз и благодарят светлых богов за урожай, прося послать не меньший в будущем.

Жаркое лето заканчивалось. Осень с новыми трудами пахарей еще только готовилась вступить в свои права, но по всем признакам на некой полосе земли, зажатой между реками Горынью и Случью, ей предстояло стать не менее жаркой, чем лету. Не зря, то тут, то там иногда шепотом, а иногда в полный голос раздавалось: «Ужо вам! Ждите журавлей с юга!»

— И что, все до одного поганые? — с любопытством спросил молодой князь, вглядываясь в лицо собеседника. Сильное лицо уверенного в себе человека, которое не портила даже обожженная щека, частично покрытая непонятными черными точками, коих не могла скрыть темная, с чуть заметной проседью, борода.

— А какая разница, княже? — тот ничуть не смутился от такого вопроса. — Или Петр Властень, что крест целовал твоему батюшке, а потом продал его Болеславу, лучше, чем любой из пруссов-язычников? Слыхал я, что отец твой ни разу на их верность клятвам не жаловался. Как и на своего половецкого друга — доблестного Боняка. А может, еще недобрую судьбу твоего дяди припомнишь? Кому ж не ведомо, что ослепили его по приказу великого князя Святополка и наущению Давида Волынского. Так что, по мне, добрый кметь-язычник лучше злого хрестьянина. Ты спрашивай верную службу и награждай по заслугам, а указывать, во что верить и кому требы класть, ни к чему.

— Что ж, и в этом, и в том, что касаемо дяди Василия, ты прав, — помрачнел от нахлынувших воспоминаний Владимирко. Резко поднялся с резного кресла и несколько раз прошелся взад-вперед по просторной палате, предназначенной для советов и пиров.

В обычные дни здесь всегда собирались ближники молодого князя, а сегодня было тихо и пусто. Ради сохранения тайны разговора он отослал нескольких кметей, пришедших заступить на охрану дверей в княжеские покои, чтобы стерегли терем снаружи. Даже верный отцовский боярин Иван Халдеевич, приведший гостя и знавший о чем будет разговор, и тот вышел, плотно притворив дверь. Приезжий внимательно наблюдал за хозяином и терпеливо ждал.

«Как все же непохож он на моих, да и на отцовских бояр, — подумал, еще раз искоса взглянув на гостя, Владимирко. — Хотя властность и привычка повелевать заметны сразу. А ведь волнуется, хоть и скрывает это. Как и я.»

— Поясни, — продолжил князь после продолжительного молчания, присев рядом с гостем на длинную, во всю стену лавку, — ты сам-то, Александр, во что веруешь? Ведь крещеный же! Чем ты клясться будешь?

— Я так полагаю, Христос с Перуном и Одином на Небесах сами меж собой, без нас, людишек, разберутся. А поклянусь я, ежели договоримся, Одином и Тором, в коих мои дружинники верят, да Христом-богом, что людские грехи на свои рамена принял. Правда, жертва сия многим впрок не пошла.

— Так что предлагаешь ты, и что хочешь взамен?

— Предлагаю кованую рать в пару сотен, сотни две-три лучников, да пешцев с тысячу для того, чтобы смог ты взять в свои руки отчину — Перемышль. Да и о двоюродниках, сыновьях Василька, подумай, не зря они держат руку Ростислава… — тут боярин приостановился, поглядел, какое впечатление на молодого князя произвели его слова, и решительно продолжил, словно бросаясь в ледяную прорубь. — А хочу я земли для поселения для себя и своих людей, да наместничество в Бохите и Теребовле. И дозволение моим людям требы класть тем богам, в коих они веруют.

— Не слишком ли жирный кусок ухватить хочешь, боярин? — впервые за время беседы князь усмехнулся, хотя со стороны было видно, что эта усмешка весьма и весьма натужна.

— В самый раз, княже, в самый раз. Тем более, что ни то, ни другое тебе не принадлежит пока. От тебя всего и требуется жалованную грамоту своей печатью скрепить.

— Так зачем же тебе это наместничество?

— С твоим дозволением меня сразу признают господином и в Бохите, и в Говде. А значит и оттуда можно будет для тебя воинов черпать. Ну, а чтобы Теребовль получить — и тебе, и мне весьма постараться придется. Зато связаны будем вместе до конца — когда и успех и неудача одна на двоих.