Давно пора
Глава 1. Ты хоть понимаешь, что у тебя мать умерла?!
Пока девушка говорила, я смотрел на нее и не мог оторваться. Не видел никого красивее. Средний рост, метр шестьдесят. Ярко–белые волосы закручены в причудливую, но очень стильную прическу из которой, якобы случайно, выпадают пара прядей, одна из которых огненно–красная. Молодая, на вид года двадцать три. Идеально сложенное тело, кукольное лицо, пухлые губки, тонкий носик.
Радужка глаз ярко–красного цвета, они светятся, будто в них магическое пламя мерно горит. Голова повернута набок, изучающе и задорно смотрит прямо на меня своими волшебными глазами. Стильное красное платье переливается, будто оно из Атласа, облегает шикарную фигуру, соски выпирают. Машинально отмечаю, что с таким платьем бюстгальтер смотрелся бы ужасно, видимо, не один я это понимаю. Грудь, на глаз, номер два с половиной, а то и три. Узкая талия, широкие бедра, которые обнимает платье, а ниже просто спадает свободным кроем почти до пола, с неприличным разрезом, сделанным так, что видно линию трусиков. Красные же полусапожки, плотно облегающие щиколотки.
Я оглядел ее, по меньшей мере, раз десять с ног до головы, пытаясь запомнить каждую деталь, такую красоту я не видел и не увижу, совершенно точно, я должен это запомнить.
Ой! Это вы нас неловко застали, хотя, это не самое стремное, на чем меня ловили. А давайте я вам историю сначала расскажу? Будут флэшбэки из детства, в которых повествование идет от третьего лица. Но не пугайтесь! Дайте этой истории шанс! Готовы? Погнали!
За семнадцать лет до основных событий.
— Маркуша, мамы больше нет с нами…
Именно эти слова услышал молодой человек в возрасте тринадцати лет, с широченной лыбой на лице возвращающийся от знакомого паренька, у которого удалось выменять две кассеты от Денди, отдав взамен всего одну.
И тут, как с ведра, огорошили бабка и тетка по линии матери на подходе к избушке. «Мамы больше нет с нами» — эта фраза врезалась в его сознание, вызвав бурю эмоций, среди которых превалировали смятение, отрицание, обида, гнев, жалость к себе и…. Радость, а вместе с ней и стыд за нее.
Но все же радость была, и он никуда не мог от нее избавиться, ведь ему больше не нужно жить среди этих ужасных людей! Троих братьев, которые его ненавидели за то, что он был не такой как они, брата матери, который считал себя старшим товарищем, но никогда ничем не мог помочь. А самое главное, ему больше не нужно видеть это воплощение лицемерия под кодовым именем «бабушка Изольда». Больше не нужно было работать как раб в этих чертовых стайках и загонах, вычищая бесконечные кучи дерьма и топить баню на всю эту гору чужих людей каждый гребанный день.
Теперь он переедет к отцу, которому на него плевать и будет жить так, как считает нужным, но сначала нужно вытерпеть еще пару дней до похорон, когда со спокойной душой можно будет свалить с этой обители зависти и лицемерия.
Все это пронеслось в его голове за долю секунды, и он едва подавил улыбку. Ему конечно было безумно жаль, что «мамы больше нет с нами», он ее очень любил, но по правде говоря, устал.
Устал наблюдать, как она медленно умирает. Устал наблюдать, как ей приходится подчиняться глупым требованиям Изольды просто потому, что у нее после развода с отцом больше никого не было. Устал наблюдать, как она с виноватым видом выдает ему очередное поручение, продиктованное старым дьяволом. Он понимал ситуацию, и скрепя зубами и душой принимал ее. Он знал, что чем больше он угодит старой карге, тем меньше дерьма выслушает в этот день мама.
Он не сказал ни слова, развернулся и ушел в сторону калитки, ведущей во внутренний двор их дома.
Дома, который он скоро покинет.
Забрался в старый запорожец и просидел там до самого вечера. Он не хотел ни с кем разговаривать, не хотел ни секунды лишней провести в обществе этих людей. Потому выбрался только тогда, когда настала пора идти встречать коров с выпаса.
Марк понимал, что теперь нет необходимости выполнять эти идиотские задания, но он просто хотел покинуть территорию, принадлежащую этим людям. Идти было не далеко, а из–за полусонного от горя состояния, он и вовсе не почувствовал время в пути. На месте встречи коров, уже было довольно много встречающих. Он присел на завалинку хлебопекарни рядом с Ромкой, парнем старше его на 4 года, но таким же неприятным, как и большинство людей.
— Как дела? — спросил парень как бы между делом, больше не из–за интереса, а просто вместо «привет».
— У меня мама умерла, — проговорил подросток безразличным тоном.
— Но… Как… Ты же должен грустить? — замешкавшись, продолжил допрос невольный собеседник.
— Да, наверное. Но я уже к этому привык.
На горизонте показались коровы и Марк обрадовался, что больше не нужно продолжать этот бессмысленный разговор и объяснять, как можно привыкнуть к смерти матери всего через несколько часов после получения такого известия. Встал и пошел на пригорок подзывать своих скотин.
Никому не понять, что он чувствует, точнее никому не понять, КАК он может ничего не чувствовать. На самом деле он давно уже смирился с тем, что мама не будет жить вечно, а ее смерть была лишь вопросом времени, как в общем и смерть любого из нас.
Утром следующего дня он с удивлением осознал, что все за ним наблюдают. Все эти люди за ним следят глазами полными страха, непонимания, недоверия и ожидания худшего. Не сложно было понять, что подобная реакция подростка на смерть матери в таком возрасте, вызвала в недоразвитых черепах этих родственничков мысли о том, что ребенок решил покончить с собой.
Наивные идиоты, я вас всех переживу.
Он собрался и пошел к своей настоящей бабушке. «Бабуля» — так он ее называл, потому что любил и точно знал, что и она его любит всем сердцем. Он не помнил, как пролетело время в пути, но зайдя в знакомую прихожку и увидев любимого человека, последнего оставшегося в жизни мальчика, он еще пытался держаться пару мгновений.
Когда она, обернувшись, увидела его, то подбежала, обняла и заплакала и тут его разорвала на части вся та боль, которую он не выпускал из своей груди вот уже более суток, он плакал навзрыд, хлюпая и завывая, и не мог остановить поток этих предательских слез.
Как–же так, сначала дедушка, потом мама, мы теперь совсем одни.
Метались мысли в его голове, и он плакал.
Плакал не в силах иначе выразить свою боль. Как практикующие боевые искусства, кричат при нагрузках или боли, потому что крик облегчает… Просто облегчает все. Так и он, стоял с ней, обнявшись, и кричал обо всем, что не сказано.
Позже, когда плакать не осталось сил, они сели, поговорили и было решено, что мальчик не переедет к отцу, а останется жить у бабули. Он понимал, что ей тоже нелегко и нужна поддержка, да и вечно пьяный отец, у которого теперь появился еще один повод бухать водяру как бык помои — не вызывал особого доверия в роли настоящего родителя.
Забегая вперед, хочу сказать, что жизнь у бабули была лучшей частью его жизни, хоть он это и понял далеко не сразу.
Придя назад, в логово ненавистных ему людей, он увидел нового человека. Им оказалась лечащий врач матери, она увидела ребенка и сразу отозвала его в другую часть двора, видимо, для разговора. Это была женщина лет тридцати, тувинка по национальности. Приятная с виду, смуглая кожа и руки, сложенные так чтоб не было видно, что она нервничает, на уровне поясницы. Узкий разрез глаз, а под почти закрытыми веками, проницательные и заботливые глаза загадочно черного цвета.
Марк надеялся, что она скажет, о чем мама просила ему рассказать или хотя бы что–то подобное. Пожелание, малейший намек на беспокойство, но нет, она начала издалека общими фразами.
