Эпоха перемен
Часть I
Чтоб ты жил в интересное время (в эпоху перемен)
Псевдокитайское проклятие, распространённое в западных культурах
Великие силы Поднебесной, долго будучи разобщенными, стремятся соединиться
вновь и после продолжительного единения опять распадаются — так говорят в
народе.
Ло Гуаньчжун «Троецарствие»
Глава 1
Ломать жизнь непросто, но иногда приходится.
Делать это особенно тяжело, когда риск велик. Несколько секунд — и меня может не стать. Вроде решился уже, а всё равно сердце сжимается да горло перехватывает.
Финальный сигнал, вокруг темнота. Всё, теперь отступать поздно.
Чтобы задавить панику, я начал представлять себе, где окажусь, если всё пройдёт как надо. Известно, что это будет переломный момент в прошлом, когда моя жизнь изменилась необратимо. Так уж это работает. По крайней мере, в теории.
Удачей был бы какой-нибудь отдалённый период моей жизни. Желательно детство. Первый раз в первый класс. Первая каша в детском садике. Первая прочитанная книга. Когда вокруг — пускай на излёте, но всё-таки СССР.
Меня даже детское тело не пугало. Да, какое-то время придётся обойтись без привычных возможностей и удовольствий. Зато сколько подростковых ошибок я не сделаю! Насколько здоровее будут мои печень и лёгкие!
С отцом будет непросто — но и он со временем научится воспринимать всерьёз своего сына, который вдруг стал пророком-вундеркиндом. Особенно после пары подсказок, которые позволят поднять кучу денег в самые лихие годы…
На крайний случай первый секс. Это ведь тоже перелом, разве нет? Все так считают! Хотя не всегда о нём остаются приятные воспоминания — но лично мне повезло. Лето, отдых на озере небольшой компанией. Мне четырнадцать. Лариска старше меня на три года. Долговязая, но грудастая и симпатичная. Мы общаемся, шутим — и шутки становятся всё смелее, пока она вдруг не заявляет мне напрямую: «Саня. А пойдём в кусты!» Конечно же, я не стал отказываться. Возможно, там всё произошло слишком быстро — но я не знал, как оно должно быть. Так что запомнил только ощущение абсолютного счастья…
Но не тут-то было.
Яркая вспышка, лёгкое головокружение — и я открываю глаза.
На меня пялится сердитый майор, постепенно багровея. Такие переживания явно не идут на пользу его здоровью: глаза налились, того и гляди хватит инсульт. Вот и будет, блин, если не первый, то точно секс. Церебральный.
Однако же в ту секунду я готов его расцеловать: я мыслю, осознаю себя, вижу окружающее. Значит, всё получилось! Невероятный риск оказался оправдан! Чувствую, как на лице появляется глупая, счастливая улыбка, и не могу этому противиться. Слишком многое было поставлено на кон, и ставка сработала!
Офицер озадаченно приподнимает правую бровь. Он мне знаком. Не сразу, но память сработала: зам начальника факультета по воспитательной работе майор Ступиков. После второго курса переведётся в ВОКУ. А в начале двухтысячных, по слухам, умрёт от цирроза.
Я скосил взгляд вниз. К груди прижат автомат, который ощущается непривычно тяжёлым. В левой руке — красная папка, куда вложен листок с текстом, напечатанным крупным шрифтом.
«…соблюдать Конституцию и законы Российской Федерации, выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников, возложенные на меня законным образом обязанности. Клянусь, находясь на военной службе, быть честным, добросовестным, достойно переносить связанные с ней…»
Присяга! Так вот, что вокруг происходит! Лето девяносто шестого года… первый курс. Твою ж то мать! Хоть бы на месяц раньше — когда можно было бы завалить абитуру! Да хоть бы и на неделю! Растудыть его этот переломный момент, а⁈ Ну что за невезение? Служба означает резкое ограничение личной свободы. А она ой как мне понадобилась бы!
Теперь же — шаг влево, шаг вправо… с учёбы соскочить нельзя: загребут на срочку. Это вообще кранты! У курсанта хоть какое-то пространство для манёвра есть.
Видимо, мои переживания отразились на лице. Майор уже начал скалить зубы. Вот-вот зарычит.
Не испытывая его терпение более, я начал с выражением читать:
«Я, Иванов Александр, поступаю на военную службу и присягаю на верность Российской Федерации и ее народу…»
Майор медленно остывал. Когда я закончил, он пришёл в более-менее нормальное состояние.
Приняв присягу, я передал автомат следующему за мной курсанту и вернулся в конец строя. Так уж было заведено: автоматов на всех не выдавали. Только на прочтение текста присяги, и хватит с нас.
Пользуясь паузой, я осторожно огляделся.
Мой курс. С некоторыми парнями мы продолжали общаться даже после увольнения из вооружённых сил. Встречались иногда. Кого-то унесло на обочину жизни, и контакты потерялись. Но какие же все молоденькие! Почти дети! Когда я был здесь, на этом самом месте, однокурсники воспринимались совсем по-другому.
— Твои приедут? — кто-то шепнул мне на ухо.
Я осторожно покосился налево. Серёжа Гуменюк, мой будущий одногруппник и сосед по комнате на старших курсах. Среднего роста, полноватый, с карими глазами и чёрными волосами. Он смотрел куда-то направо, в толпу родственников, и широко улыбался. Наверно, увидел своих.
Гуменюк один из немногих, кто останется на службе до самого конца. Вырастет до полковника. Точнее, до капитана первого ранга: он по распределению на Черноморский флот попадёт. Женится на гражданке Украины, жительнице Севастополя. Конечно, потом она гражданство поменяет. А он успеет поучаствовать в СВО.
После выпуска мы не общались близко, слухи о нём доходили через вторые руки, но помню, он рассказывал, что у него на Украине много родственников. Интересно, вывез их? Или общаться перестал, как многие?..
— Нет, — ответил я шёпотом, едва шевеля губами, — отец приболел. Сам доберусь.
Этот момент я помнил. Папа тогда расстраивался сильно, что не смог приехать.
У меня сердце сжалось, когда я осознал, наконец, что здесь он жив. Больше того: я его скоро увижу.
— Плохо…
— Да лан, ничего такого, — ответил я. И снова наткнулся на взгляд Ступикова, который сдвинул брови.
Я сжал губы и уставился вперёд, на затылок впередистоящего.
Церемония вскоре закончилась. Вперёд вышел начальник нашего факультета, полковник Цой. Он был русским корейцем, одним из немногих, кому удалось дослужиться до полковничьих погон в нашей армии. Насколько я помнил, он всегда был выдержанным, спокойным и рассудительным, а по его восточному лицу невозможно было понять, что он думает.
Он выступил с короткой поздравительной речью, дал наставления на короткий отпуск, который нам полагался после присяги, после чего передал «бразды правления» начальникам курсов.
Нами командовал капитан Снегирёв — крепко сбитый молодой офицер, по обыкновению стриженый почти налысо. Выпускник московского ВОКУ. Он повторил ключевые мысли начальника факультета, и кое-что добавил от себя, в более, скажем так, резкой манере.
Только после этого строй распустили. Ребята разбежались по родственникам — тех заранее пустили на территорию учебного центра.
Я же на ватных ногах, всё ещё боясь поверить в реальность происходящего, побрёл обратно к палатке, где размещалось моё отделение — переодеться и забрать кое-какие вещи. Военники нам выдали ещё вчера, а увольнительные нужно было забрать у начальника курса. Но наверняка там сейчас толпа — лучше переодеться и спокойно подойти к офицерскому общежитию, когда немного подрассосётся.
В то время нас отпускали в увольнение в гражданке. Сразу по нескольким причинам: во-первых, форма была как красная тряпка для разного рода шпаны, которая любила докапываться до курсантов, во-вторых, военные патрули обожали отлавливать первокурсников и делать записи о различных истинных и мнимых нарушениях формы одежды, тем самым портя статистику факультетов и университета в целом. Но военник всё равно было очень нужен: тогда ещё действовали льготы на проезд, и в трамваях с электричками достаточно было показать этот документ, чтобы не платить.
