Попаданец на максималках - 1 - Тампио

Вершина горы, ветер гонит облака, проплывающие чуть выше головы. В метрах ста на чём-то восседает огромный и косматый дядька, завёрнутый в простынищу, и так неодобри-и-ительно смотрит на меня. В ответ, я начал глядеть на его. Ну-ну, давай поиграем в гляделки! Я в молодости всех девах переглядывал, и они, по уговору, позволяли мне их щупать...

— Как-то ты быстро помер, — в голосе старикана послышалось неожиданное сожаление. — Мне всё равно, конечно, но твоя мать зачем-то объявила, что я повинен в том, что ты не сдох от болезни.

— Ты — Зевс?! — моя догадка была молниеносной, поскольку я всегда быстро соображал.

— Да, букашка! И вот мне, верховному олимпийскому богу приходится заниматься тобой, вместо того, чтобы обратиться лебедем и лететь к одной озабоченной девице.

— Прости, Зевс, — начал я. — Вопрос есть, вот и хочу узнать, пока не поздно. Ты зачем вообще в животных оборачиваешься, когда совокупляться собираешься?

Косматый старикан оторопело посмотрел на меня, закашлялся, и его широченные плечи немного опустились.

— Да знаешь, — почти по-дружески ответил он. — Дело в том, что я огромный, и то самое у меня тоже огромно, а женщинам такое не принять. Обычным человеком я обратиться не могу, поскольку это умаление моего достоинства. А вот в животное — можно, поскольку огромных лебедей не бывает. Усёк?

— Усёк, — кивнул я. — Прям камень с души снял, а то я в молодости думал, что ты извращенец. Так чего ты там про мою мамашу приёмную говорил?

Зевс попытался принять прежнюю гордую осанку, но получилось откровенно плохо. Видимо, мой вопрос сбил его с панталыку.

— Давай я объясню по простому, поскольку времени мало, — начал Верховный заново свою мысль. — Я дам тебе ещё один шанс, чтобы ты вернулся в тело того мальца и зажил новой жизнью, но без прежней дурости.

— А я умер? — оглядывая себя, удивился я.

— Умер, — кивнул олимпиец. — Прочитал ты мамашкину писанину, хотел к ней идти, а дура Глашка обмылок на пол случайно уронила утром. Вот на него ты наступил и головой ударился о кровать. Нанёс себе травму, несовместимую с жизнью.

— Вот, блин! — ругнулся я и неожиданно покраснел. Меня в детстве учили, что материться не хорошо.

— Да ладно, будем считать, что и не ругался. Так вот, проснёшься ты снова в той кровати и можешь полноценной жизнью жить, в том числе и половой... прям как я. Ну, или почти как я. Ха-ха! Не подведи меня... Усёк?!

Я не успел ответить, как Верховный ударил своей палкой... точнее, шестом, что держал в левой руке о постамент. И всё. Темнота.

***

Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка летает высоко в голубом небе и ловит разных мошек дурацких, которые иногда людям в рот залетают... В траве стрекочут кузнечики, в земле под травой черви лениво ползут куда-то, а за ними на рысях, разгребая лапищами землю, гонится крот. Крупная мыша выползла из норки и внимательно озирается в поисках одинокой Дюймовочки, которую можно будет выгодно обменять у вернувшегося из погони крота на мешок с зерном. Природа гармонирует, и лишь я не участвую в этом цикличном процессе.

Я спал. Ну, не так спал, как какой-нибудь крестьянин, храпя на всю округу, а как приличный мальчик, принц наследник престола немаленького такого государства — очень чинно и спокойно. Конечно, с наследством не так всё в шоколаде... тьфу, на тебя, противный глаз... но можно попробовать поговорить с императрицей. Может у неё сейчас те дни, а когда пройдут, то одумается? Зевс сказал, что тот первый мой день будет повторён заново. И что это значит? Лишь то, что прежних ошибок делать не стоит. Глашке-дуре, палец свой облизывать не дам, уж точно!

И вообще, лучше с ней не начинать вообще ничего, а сразу заваливать Нюрку. Так, с этим разобрался. Что с прогрессорством? Надо будет взять за привычку каждый день что-то внедрять. Ну, скрепки там придумывать или точилку для карандашей. Не автомат же того самого Калашникова! Да у меня и патронов нет, чтобы ими стрелять. А раз патронов нет, то никто и не поверит, что я придумал хорошее оружие.

Медленно открываю один глаз и замираю. Вдруг, я лежу не в той опочивальне с мамашкиным портретом на стене, а где-нибудь в крестьянской избе? Как я дорогу тогда во дворец найду? Можно будет, конечно, у мужиков пораспрашивать, но боюсь, что без поллитры дело с места не сдвинется.

Уф, пронесло. То есть, я в той же спальне и на той же кровати. Надо мной портрет. Всё сходится. Мамаша, как я рад видеть твой образ в короне! Пока не пришла девка-дура, надо по-быстрому в уборную. Теперь-то я знаю, где она. Кстати, бумагу прикажу сменить. Не забыть бы только. Успел сделать все делишки и руки помыть. Можно заняться делами.

— Эй, стража! — кричу.

Какой-то стук за дверью, кряхтение, и через полминуты заспанное лицо гвардейца проникает в мою опочивальню с немым вопросом.

— Позови-ка, милейший, кого-нибудь из умных ко мне.

Гвардеец икнул и его лицо так же медленно убралось. Дверь закрылась. Ждал минут двадцать. Даже одеться смог самостоятельно. Как? Да накинул на себя халат, и всё тут. Чего церемониться? Вместо кого-то из умных вошла дура. Глашка, то есть. И стоит, выпучив на меня глаза. Ага! Она же думает, что я того... помер. А я, как дедушка Ленин, живее всех мёртвых.

Пришлось халат снимать. Нюрку ещё найти надо, а Глашка-то вот стоит, почти рядом. И сопротивляться точно не будет. Я же помню...

***

Да, как-то непросто утро началось. Надо, всё-таки поискать умных. Открываю дверь и выхожу в коридор. И сразу становлюсь похожим на того богатыря перед камнем. Вот только коня у меня нет. И хорошо. Нюрка меня с конём к себе точно не подпустит.

Как в вузе нас учил один преподаватель, если не знаешь куда идти, иди все время направо. Правильный мужик был! Не мог же он сказать налево! Партийная первичная организация не одобрила бы такое. А тут никаких ума, чести и совести нет, и не было. Так что я безбоязненно направился в другую сторону, прямо, то есть.