Злата. Жизнь на "Отлично!" (том Четвертый) - Александр Алексеевич Иванов

Квартира Златы, тем же вечером.

Едва зайдя домой и даже не успев еще толком разуться, услышал, как динамик телефона начал требовательно квакать.

Кинул взгляд на часы, висящие в прихожей. Уже начало десятого…

«И чтобы в восемь вечера была дома!». — вспомнились слова маман.

Ну и, конечно же, дисплей демонстрировал именно ее номер.

Все то время, пока я шатался с папашкой, родительница моя как на иголках, небось, сидела плюс еще и ревнует наверняка…

Глубоко вздохнул, морально готовясь к выслушиванию всего того, чего выслушивать сейчас совершенно нет желания, а затем принял звонок.

— Мам, я уже дома. — произнес я, стараясь придать своему голосу максимально жизнерадостный тон, правда, хрен его знает, получилось это или нет.

— Ты время видела? — поинтересовалась родительница тоном, не оставляющим сомнений в том, что настроение у нее сейчас безнадежно испорчено, хотя голоса своего не повысила. — Дорогая дочь, могла бы, между прочим, и сама мне позвонить, знаешь ведь, что я волнуюсь. Зачем нервы мне треплешь?

— Да я вот только-только домой вошла! — ответил ей, снимая кроссовки, и на меня вдруг накатило раздражение, что и не удивительно, ведь денек-то выдался чересчур уж богатым на события.

Я было хотел еще что-то сказать, однако мысль пробкой вылетела из моей блондинистой, как говорит папаша, головы, ибо, зайдя в нашу с бабушкой комнату, застал свою старушку сидящей за круглым столом, на котором были аккуратно разложены, словно бы билеты «русского лото», баксы деда. Впрочем, ее сейчас явно интересовали не деньги, ибо она, погруженная в свои мысли, неспешно листала старый фотоальбом.

— Я так понимаю, бабушке ты уже рассказала? — выйдя из комнаты и тихонько прикрыв дверь, шепотом поинтересовался я, имея в виду баксы, найденные в тайничке.

Родительница хотела было возмутиться тем, что я ее перебил на полуслове, однако…

— Ага. Рассказала, да… — ответила она, а затем резко «сменила пластинку», внезапно обозлившись и вновь напомнив мне о времени. — Я же велела тебе вернуться домой не позже восьми! А сейчас сколько⁈ Почему ты совершенно перестала меня слушаться⁈

Нет… Подобное у нее едва ли когда-нибудь пройдет. Даже когда и если она со своим «ого-го директором» проживет в мире и согласии многие годы…

Дело не в том, что я поздно вернулся домой, совсем не в этом. И даже не в конфликте с Листьевой и школой…

Мой биологический папаша — ее «красная тряпка» на веки вечные. Не могу осуждать маман за это, ибо она, как-никак, стала жертвой настоящего предательства со стороны своего бывшего уже супруга. Слава богу, что после произошедшего она не помутилась рассудком, и на том спасибо…

Однако это означает, что знать о моем общении с папашей, которое вряд ли теперь просто так возьмет и прекратится, она в будущем должна будет как можно меньше. По возможности лучше бы ей вообще не знать о подобном. В конце концов, он теперь, и правда, никакого отношения к ней не имеет.

— Представляешь, мам, у меня теперь будет отдельное жилье возле университета на все время учебы! — произнес я, меняя тему.

— А? — переспросила маман, сбитая с мысли. — Чего?

— Мы с отцом сегодня сначала съездили в «Полесье»…это как из шестнадцатого микрорайона выезжать…

— Я знаю, где это! — маман, вновь начав злиться, перебила меня.

— … где полюбовно уладили ситуацию с Катей и с ее родителями…

Память вернула меня в деревянный павильон ресторана.

— Злат… — начала Листьева, повернувшись ко мне лицом и беря кисть моей руки, когда мы зашли в павильон. — Я совершила действительно отвратительный поступок по отношению к тебе, с какой стороны на него ни посмотри. Честно говоря, не понимаю, что на меня тогда нашло, помутнение какое-то, наверное, но… Это меня никак не извиняет! Все, что мне остается — искренне попросить у тебя прощения и надеяться на твое великодушие.

Она сказала это самым искренним тоном, а ее физиономия выражала неподдельное раскаяние, так что, не знай я наверняка, какая высокомерная дрянь стоит сейчас передо мной и ломает комедию, то непременно поверил бы ее «игре». А кто бы не поверил?

Наверняка посещает какой-нибудь театральный кружок или что-то вроде. Актриса, блин!

— Злат, мне очень стыдно за свое поведение! Честно! Я от всего сердца прошу у тебя прощения! — она шмыгнула носом, а в уголках ее глаз даже выступили слезы. — Пожалуйста, прости меня!

Впрочем, судя по выражению лиц взрослых, сидящих за столом, им было не слишком-то интересно, «играет» ли Катя или же говорит совершенно искренне. Они уже обо всем договорились и желают поскорее завершить данную неприятность на мажорной ноте, ожидая, что я сейчас приму извинения, и на этом все. Я же…

— Ладно… — произнес я, поглядев на папашу, который одобрительно прикрыл на пару секунд глаза, а затем вернул взгляд на Катю и продолжил. — Как говорится, повинную голову меч не сечет, да? Ну, раз уж ты осознала, что поступила скверно… Я же могу надеяться на то, что более никаких «помутнений» у тебя не случится? В мой адрес, по крайней мере…

Мой тон, которым там я чихвостил своих нашкодивших дочерей, Листьевой совершенно не понравился. Вон, как растопырила от злости крылья носа, но…на этом все, она сумела угомонить свой норов.

— Никогда более я не стану каким-либо образом взаимодействовать с тобой. — произнесла она явно заготовленную фразочку. — Никак. Даю слово.

Глядя на Катю снизу вверх (я же теперь коротышка…), вопросительно поднял бровь. Точно, мол, не будешь? На это она, с трудом сдерживая раздражение, лишь кивнула.

Мой мерзкий характер, сделавшийся еще более невыносимым из-за подростковых гормонов, требовал от меня того, чтобы так просто Катю я не отпускал, но…

Разве конфликт ради конфликта — это сейчас лучший выбор для меня?

«Стоя на развилке выбора, всегда совершай тот, что сулит тебе самое лучшее из возможного…». — вспомнились мне слова слепого старика, встреченного на остановке возле кладбища.

А затем, вместо старика, память моя вытащила из «чулана» давно минувших событий небольшой эпизод из моей школьной жизни там…

Один из ребят нашего класса