Санек 3
Глава 1
Скучно просто так болеть)) буду писать и публиковать, как смогу)) очень уж злая какая-то в этот раз болезнь))
Кому не жалко, ставьте пожалуйста лайки))
Пролог.
— Больно, как же, сука, больно. За что мне это все, лучше бы сдох на том берегу ручья.
— Что, сынок, очнулся? Сейчас, подожди минутку, дам тебе отварчика хитрого, сразу и полегчает.
Если бы мог и были бы силы, сейчас, наверное, бежал бы отсюда со скоростью самого быстрого в мире спринтера. Когда увидел мужика, который произнес эти слова (вернее, деда), по телу невольно пробежала дрожь. Да и как иначе, когда передо мной возник реальный неандерталец, как его рисуют в учебниках по истории. Целиком, правда, я его не видел, но и того, что разглядел, было достаточно, чтобы испугаться. Несуразная голова, заросшая густой бородой, сильно выпуклый лоб и выдвинутая вперед челюсть с клыками, которые были заметны, когда эта образина начинала говорить. Из одежды на нем я смог увидеть что-то вроде кожаной куртки, надетой мехом наружу. Этот пока непонятно кто, как будто читая мои мысли, произнес:
— Не пугайся ты меня, сынок, и зла от меня не жди. С рождения мне с внешностью не повезло, поэтому и ушёл от людей подальше. Уже, считай, сорок лет живу отшельником.
Говоря это, он попутно откуда-то достал закопченную металлическую кружку, в которой плескалась непонятная густая жидкость темно-коричневого цвета. Поднеся кружку к моему рту, он проговорил:
— Выпей это снадобье, тебе сразу станет легче.
На вкус эта гадость как гадость и была. Горькая и при этом вяжущая чуть тёплая жидкость прокатилась по пересушенному горлу огненный клубом. Только и успел подумать «обманул адский старик, от этого снадобья я ещё быстрее окочурюсь», как провалился словно в пропасть в непроглядную темноту. Сознание потерял от свалившегося счастья. Наверное.
Следующее моё пробуждение было ничуть не легче предыдущего. Потом было ещё одно такое же и ещё, в какой-то момент я просто сбился со счета и не могу точно сказать, сколько длились эти смены пробуждений, сопровождавшихся непереносимой болью, периодами забвения. Много.
Закончилось все в одночасье — на очередной границе между забвением и бодрствованием. Старик неожиданно произнес:
— Все, сынок, больше нельзя тебя держать в этом состоянии, дальше тебе придётся терпеть боль иначе, это чревато плохими последствиями.
Надо сказать, что сейчас у меня голова все еще болела довольно сильно, но уже не острой болью, а какой-то тягучей, ноющей, которую можно было терпеть.
С трудом ворочая языком, я, собравшись с силами, все же сумел спросить:
— Что со мной случилось и почему так голова болит?
— Ну, что случилось, тут тебе лучше знать, а голова болит, потому что контузия у тебя неслабая. Пуля ужалила чуть ниже макушки, ближе к затылку, вот и встряхнула тебе головенку. Только чудом ты, сынок, жив остался, миллиметр-другой, и никакие снадобья не помогли бы. Ладно, ты отдыхай пока, а я тебе бульончик приготовлю. Будем потихоньку приводить тебя в порядок.
Пока старик говорил, на меня лавиной нахлынули воспоминания, от которых голову снова прострелило резкой болью. Но прежде чем снова вырубиться, я успел спросить старика и даже ответа дождался:
— А куда бандиты делись?
— Кончились бандиты, сынок. Троих ты положил до того, как тебе в голову пуля ужалила, и четверых оставшихся я, взяв грех на душу, отправил на встречу с богом.
Старик ещё что-то говорил, но я уже не разобрал, что. Свет снова померк, и я потерял сознание, но похоже ненадолго, потому что, очнувшись, услышал позвякивание посуды — точно такое же, как слышал перед тем, как вырубится. Голова снова болела ноющей болью и почему-то в этот раз воспоминания о произошедшем не были никак с ней связаны.
Глава 1
— Значит, говоришь, кузнеца внук. Знаю я его, как же, правильный у тебя дед. Ладно, где-то через недельку, как буду уверен, что ты сможешь обходиться здесь без моей помощи, схожу к твоему деду, расскажу ему, что да как.
С момента, как Прокофьевич (именно так старик попросил его называть), перестал пичкать меня своим снадобьем, и я маленько пришёл в себя, прошла неделя, и сегодня я впервые провел целый день без потери мной сознания. До этого стоило чуть не так даже не повернуть голову, а только попробовать это сделать, как мгновенно накатившая боль вырубала меня напрочь. Наверное, что-то там не то повредила пуля, встряхнув мою голову. Думал уже, кранты, так и буду до конца жизни терять сознание от каждого неловкого движения, но нет, сегодня, похоже, все встало на место, и я без проблем крутил головой, как хотел. Только тогда я и осмотрелся вокруг, чтобы хотя бы попытаться понять, где я нахожусь. Место, в котором я лежал, оказалось настоящей нерукотворной пещерой, но, что странно, выглядела она очень уютной и обжитой. Возле одной из стены располагалась огромная русская печь с пристроенной сбоку небольшой печкой. За этой печью находились полати, укрытые мехами, как я понимаю, спальное место Прокофьевича. Мои полати стояли к ним под прямым углом, а с другой стороны от печи возле стены стоял массивный стол и несколько табуретов.
Но привлек моё внимание не стол, а видный с моего места узкий проем, ведущий в глубину горы. Почему я решил, что вглубь? Потому что этот проем находился ровно напротив двери, наглухо закрывающей вход в пещеру в самом углу пещеры, рядом с печью. Возле четвёртой стены, полукруглой, стояла пара довольно массивных сундуков, а еще внушительной горкой были сложены все мои вещи и подарки, которые я вёз с собой в деревню. Почему-то при виде этих вещей я особой радости не испытал, но зато задумался, как сюда доставлялись эти даже на вид тяжёлые сундуки. Находимся мы, как я понимаю, вдали от каких-либо поселений, вот и интересно мне, как их сюда притащили, тем более что, по словам Прокофьевича, об этом месте никто не знает.
За этим осмотром окружающей меня обстановки я на время выпал из беседы и даже вздрогнул, когда Прокопьевич возмущенно спросил:
— Ты меня вообще слушаешь?
— Извини, Прокофьевич, задумался слегка.
— Вспоминаешь, что случилось? Не переживай, жив остался — и хорошо. Самолеты у тебя ещё будут, а жизнь, она только одна.
Чуть не ляпнул в ответ, что это спорное утверждение, с трудом сдержался. Вместо этого только кивнул, хотя как раз о произошедшем я как раз-таки и не думал. Только сейчас, когда Прокофьевич заговорил о самолете, на меня нахлынули воспоминания.
Когда двигатель прекратил работать, я только чудом не впал в панику. Всё-таки садиться посреди заросших лесом гор было негде, а это практически верная смерть. Пытаясь сообразить, как выкрутиться из этой ситуации, я тянул над лесом, стараясь высмотреть хоть какое-то открытое пространство, и молил при этом бога, чтобы самолёт не вспыхнул как ветка в костре, ведь в кабине все сильнее пахло гарью. Крутя головой во все стороны, я краем глаза заметил чуть в стороне отблеск воды и сразу же чуть довернул туда нос самолёта. Пара секунд, и я нашёл место, где теоретически можно было сесть. Конечно, будь самолёт в порядке, наверное, я и под дулом пистолета не решился бы здесь садиться, но сейчас других вариантов просто не было.
Блеснувшая вода оказалась небольшим ручьем, который протекал между двух заросших лесом склонов. Главное, что берега этого ручья образовывали неширокое, свободное от растительности пространство, которое появилось, скорее всего, из-за половодьев. Естественно, берега этого ручья были просто усыпаны валунами разного размера, и садиться туда было, наверное, даже опаснее, чем на тот же лес. Но я и не собирался садиться именно там, потому что мне повезло — я высмотрел ещё одно русло, свободное от растительности, которое под небольшим углом отходило в сторону от ручья, как бы чуть вверх по склону. В этом русле не было ни больших камней, ни воды. Скорее всего, там вода появлялась только во время дождей, и сейчас оно было похоже на не особо широкое свободное от больших валунов корыто. Вот в это корыто я и решил садиться, притом вверх по склону, благо угол подъема в том месте, которое я выбрал для себя, был совсем небольшим.
