Кумико, закутавшись в меховой плащ, стояла в саду, наблюдая, как дрожит на голой сливе последний, чудом уцелевший сухой лист. На сердце было тяжело, в душе поселился мутный страх. Казалось, вместе с летом ушла из жизни вся радость и не вернется никогда, впереди – только бесконечная зима, холод, боль и горе.
Зашуршали палые листья под осторожными шагами. Кумико обернулась. Перед нею стоял молодой самурай из внутренней охраны замка. Сайто Акира. Сердце встрепенулось, забилось быстро, к горлу подступил комок. Как же он красив и смотрит так…
Акира порывисто опустился на колени:
– Госпожа…
Понурил голову, покорно ждал чего-то, будто жизнь свою ей вручал. У Кумико перехватило дыхание. Самурай склонялся все ниже, осторожно, двумя пальцами, коснулся самого краешка подола ее кимоно, припал благоговейным поцелуем. Она не знала, как поступить – замерла, глядя на его широкие плечи, черные густые волосы, стянутые в пучок на затылке. Вдруг Акира поднял глаза – взгляд его был беспомощным, ищущим и одновременно безумным. Мгновение они смотрели друг на друга. Ноги Кумико подгибались, хотелось броситься в объятия этого сильного, мужественного, но такого нежного человека.
– Клянусь тебе, Кумико-сан: я никому не дам тебя в обиду, – хрипло проговорил Акира.
– А если… – На глаза выступили слезы.
– Тогда я сам убью тебя. Клянусь…
Акира резко поднялся, быстро вышел из сада – не оборачиваясь, не задерживаясь, будто хотел убежать от своей такой безнадежной, такой отчаянной любви.
Ледяной северный ветер пронесся по саду, сорвал со сливы последний жухлый лист, швырнул на землю.
Жаворонок на заре.
Из-под рукава доспеха
Смотрит самурай.
Бусон
Сенкевич прошел во внутренний двор самурайских нагая, которые располагались по периметру вокруг его дома. Здесь пахло дымом и едой, ее готовили на кострах прямо перед входом. Два самурая мыли в кадке овощи, третий придирчиво выбирал тофу у торговца-разносчика. В глубине двора несколько человек устроили тренировку – разбившись по парам, сражались на бокэнах.
Увидев дайме, воины низко поклонились. Сенкевич с трудом подавлял желание начальственно махнуть рукой, мол, не нужно, или просто рявкнуть: «Вольно!» Здесь такого не поняли бы.
Он важно прошествовал в барак. Длинное узкое помещение, с обеих сторон разделенное на маленькие клетушки, где вмещалась только постель, было темным и душным. Сенкевич подивился странному устройству японского общежития. В одном конце коридора располагался колодец, в другом – туалет. Дверь деревянного строения имела интересную конструкцию – скрывала только нижнюю часть кабинки. Так что сидящего внутри человека было видно до плеч. Сейчас там уютно устроился какой-то самурай, солидно кивавший проходящим мимо соседям. Увидев господина, торопливо выскочил и поклонился. «Хорошо, что тут не приняты рукопожатия», – хмыкнул про себя Сенкевич и пошел к выходу – больше здесь смотреть было не на что.
– Господин, позвольте обратиться к вам, – его догнал самурай, выскочивший из туалета.
Сенкевич обернулся. Немолодой уже мужчина низко опустил голову, поклонился.
– Позвольте обратиться к вам, господин. – повторил он. – Я прошу защиты и помощи.
Охранники, сопровождавшие дайме, взялись за мечи: похоже, такое поведение рядового воина здесь считалось наглостью. Сенкевич остановил их взглядом:
– Говори.
– Моя дочь Азуми, господин, – самурай говорил ровно и спокойно, но почему-то ощущалось, что от этого человека исходит отчаяние. – Ее приняли служанкой в замок Эдо. Три дня назад она пропала.
Сенкевич почувствовал печаль, сначала даже не понял, от чего. Но потом осознал: это были эмоции Тосицунэ, который два года назад потерял дочь. И ведь она тоже исчезла из замка Эдо…
– Чего ты хочешь? – строго спросил он.
Самурай еще ниже опустил голову, промолчал.
– Я не знаю, смогу ли тебе помочь, – честно ответил Сенкевич. – Но попробую узнать что-нибудь о твоей дочери.
– Благодарю, господин, – теперь самурай едва не утыкался носом в пол.
Сенкевич резко развернулся и вышел, печатая шаг. Свита потянулась за ним. Вернувшись в дом, он уселся в саду, закурил трубку и тяжело задумался, наблюдая, как синеватые кольца дыма медленно истаивают в теплом, напоенном ароматами цветов воздухе.
Сначала он решил разобраться с собственным положением. По всему выходило, застрял он здесь крепко. Так же, как Платонов с Настей. Для портала требуется мощный источник энергии и место силы. Положим, для богатого дайме выяснить, где происходили казни, мор, массовые смерти, – не проблема. Благо, в отличие от средневековой Европы, наука здесь не преследуется. Можно найти какого-нибудь ученого мужа – историка, философа, можно почитать хроники. Но где взять энергию для перемещения?
«Не переживай раньше времени, – одернул он себя. – В Равенсбурге тоже не было источников энергии, однако появился же. Будем надеяться, и здесь что-нибудь подвернется».
Насчет Платонова и Насти он не беспокоился. Опыт двух предыдущих путешествий во времени показал: их притягивает друг к другу. Значит, достаточно сидеть на месте, и вскоре фээсбэшники появятся сами. А пока надо просто найти место силы.
«Ладно, с этим, считай, решил. Теперь о насущном, – ему не давали покоя воспоминания Тосицунэ. – Потеря дочери… Может быть, стоит выяснить, что произошло с девушкой?»
Как всякий человек, увлекающийся магией, Сенкевич привык доверять интуиции. А она сейчас подсказывала: в истории с Харуми все непросто.
Возможно, здесь кроется ключ… к чему? Он не знал. Но ощущал, что тайна исчезновения девушки притягивает его.
Сенкевич порылся в памяти Тосицунэ. Замелькали картинки. Вот Маэда получает письмо от секретаря Токугава о том, что его дочери предоставляется честь служить фрейлиной в замке. Вот Харуми, юная и прелестная, узнает радостную новость. Она улыбается, смеется. Разговор Маэда с женой. Они встревожены…
Сенкевич остановился на этом воспоминании. Оказывается, в замке Эдо в прошлом году пропали три служанки. Считалось, что одна из них сбежала с ронином, вторая решила уйти от мира и попросила сегуна отпустить ее в буддистский монастырь. Третья якобы прогуливалась вдоль замкового рва, поскользнулась и утонула. Только вот ее тело так и не нашли. Как не обнаружили и следов двух других. Но их не особенно искали – что такое прислуга, девушки из неродовитых семей?
В памяти всплыла яркая сценка.
– Я беспокоюсь, Тосицунэ-сан, – сидя на краю постели, говорила красивая моложавая женщина, жена.
– Бояться нечего, Томико-сан, – увещевал самурай. – Что может грозить Харуми на женской половине, под защитой охраны, за толстыми стенами и двойным рвом Эдо?
– У меня плохое предчувствие, – пожаловалась Хино Томико.
– Женские слабости, – рассмеялся Тосицунэ. – Мы не можем отказать сегуну, ты же понимаешь. Он оказывает нашей семье большую честь.
Как полагается хорошей жене, Хино Томико кивнула и склонила голову в знак согласия с мужем.
– Иди сюда, – Маэда притянул жену к себе.
Томико послушно улеглась рядом, нежно улыбнулась. Лишь в глазах застыла невысказанная тревога…
…Чужое горе расстроило Сенкевича больше, чем он ожидал. Странное получалось взаимодействие с «объектом»: Тосицунэ никак не пытался отвоевать тело, но его чувства не давали покоя Сенкевичу.
«Покой и медитация», – решил он, встряхиваясь. Затянулся ароматным дымом из трубки, выдохнул, полностью расслабился. Смотрел, как колечки, поднимаясь и постепенно растягиваясь, меняли цвет от серого к синему, потом к голубому и, наконец, сиреневым облачком рассеивались, исчезая на фоне летнего неба. Вскоре мысленно и он оторвался от тела, воспарил в воздух вместе с этими колечками, взлетая все выше, выше.
Эдо под ним напоминал картинку с японской гравюры. Изогнутый залив, вдоль его берега – крошечные домики бедноты на окраинах, длинные бараки-нагая для нищих холостяков, ближе к центру дома побольше – жилища торговцев и, наконец, богатые, утопающие в цветах резиденции чиновников бакуфу, знатных самураев, дайме. Аккуратные храмы с пагодными крышами, игрушечные чайные заведения, где гейши принимали клиентов, лавки, рынки… И посреди всего этого – огромный замок сегуна.
Сенкевич внимательно всматривался вниз, искал признаки негативной энергии, место силы. Но не видел ничего, кроме дыма из очагов и висящих над городом странных облаков, окрашенных в нежные пастельные цвета.
«По крайней мере, я снова могу полноценно медитировать, – подумал он, возвращаясь в тело. – Значит, экстрасенсорные способности остались при мне».
Вот уже неделю он сидел в Сато, ожидая, когда появится Снежная дева. За это время выудил из памяти Акира все, что касалось Юки-Онны. Считалось, что эта прекрасная молодая женщина в белых одеждах, олицетворяющая смерть, появляется лишь зимой, во время сильной снежной бури. Она любит подкарауливать на безлюдных дорогах и в лесу одиноких заблудившихся путников, дарить им ледяной поцелуй, высасывая из несчастных жизнь. Поэтому в народе все, кто замерз зимой, считаются жертвами Юки-Онны.
