Ознакомительная версия.
Тук, гремя тяжелыми латами, спустился следом, толкая пленника со связанными за спиной руками. Церковнику поставили под левым глазом быстро наливающийся красным и синим фингал, но в остальном он вроде не пострадал, только покашливал иногда – видимо, все еще не оклемался от дыма.
– Ну говори, что тут и как, – сурово потребовал горбун.
Пленник кивнул на стену:
– Там в нише факелы запасные. Вы бы достали парочку, а то окон здесь вообще нет.
– Охрана внизу есть? Говори быстрее, пока по второму глазу не получил, – добавил Тук.
– Я же говорил, что тут нет никого. На ночь темницу всегда закрывают, часовые дежурят в самом конце коридора. Им запрещено даже подходить к решетке. Если шум какой или что-то другое, должны сразу наверх сообщать и сидеть на месте до подхода старших.
– Так сейчас не ночь.
– Ну утро раннее. Да и днем у нас внизу никого не бывает. Решетку открывают, только чтобы покормить сидельцев или для допроса. Но допросы бывают редко, только если кого-то присылают от епископа или даже выше берите. Сами мы с ними говорить не можем.
– И часто узников кормят? – спросил я.
– Кого как. По-разному.
– Сколько их здесь?
– Трое.
– И ради троих содержат целую тюрьму?!
Пленник пожал плечами:
– Наверху виднее, но получается, что так. Мы тут вообще ничего не делаем, только этих сторожим. Бывает больше народу, бывает меньше. При мне самое большее шестеро сидели, до меня, говорят, однажды десяток видели. Больше никак, потому как камер только десять, а содержать положено строго поодиночке.
– Кто эти трое?
Очередное пожатие плеч:
– Вам бы лучше спросить монаха главного, нам знать такое вообще-то не полагается.
– Но я так подозреваю, это знает не только он.
– Ага. Выживать из ума начал под старость лет, сам с собой то и дело заговаривает, а уши у всех есть, приходится слушать.
– Так что он там про этих троих говорил?
– Один вроде как папаша герцога, не последнего. Считается, что сгинул в море вместе с кораблем, но сынок, я так понимаю, правду знает и не очень-то мечтает о том, чтобы папаша когда-нибудь появится на пороге живой и невредимый. Как его звать, не знаю, а вот второй многим известен: Санман Кадаррис.
– Санман Кадаррис?! Тот самый, который написал «Историю глупцов»?!
– Знать не знаю, что он там такое писал, но то, что еретик он, – всякому известно.
Ну да, ведь даже я неоднократно слышал это имя. Так уж получилось, что к еретикам в моих владениях относятся ничем не хуже, чем к последователям официальной церкви, а далеко не второстепенный лидер одного из распространенных еретических учений, по сути, моя правая рука. Епископ иридиан Конфидус в данный момент управляет всем Межгорьем. Он всегда этим занимается в мое отсутствие, такое вот доверие у меня к нему. Достойный человек, хоть и не без недостатков.
Вот Конфидус и рассказывал мне о Санмане Кадаррисе – духовном лидере движения иридиан. Его загадочное исчезновение в свое время породило немало домыслов, и, по всеобщему убеждению, опального теолога давно уже не было в живых, иначе бы он нашел способ дать о себе знать.
Однако нет никакого способа подать весточку из этого места.
То-то обрадуется Конфидус и прочие – ведь такого, как Санман, им очень не хватает. Пожалуй, единственная на сегодня личность в стане еретиков, к мнению которой прислушиваются чуть ли не все лидеры раскиданных по миру общин. Глядишь, и получится кое-кого из них объединить, а то уже сами путаются в толковании собственных догматов, отчего и возникают разногласия.
И объединять будем под моим началом.
Ну да ладно, Санман – всего лишь неожиданный бонус. Я, конечно, очень рад ему, но вообще-то не за ним пришел.
– Кто третий?
Очередное пожатие плеч и неудовлетворительный ответ:
– Не знаю. И монах тоже не знает, уж он бы точно проболтался.
Насчет болтливости монаха я тоже знаю. Источник мой много чего рассказал. В том числе и то, что тайную тюрьму время от времени чистят от слишком долго задержавшегося на службе персонала. Чистят радикально – люди просто исчезают бесследно, а на их смену приходит новый гарнизон. То есть происходит полная замена. Свежие тюремщики поначалу не могут нарадоваться: служба спокойная и неопасная, кормят до отвала, жалованье баснословное. Затем начинают скучать. Дальше скучают все сильнее и сильнее. Их набирают из верующих, но ведь как ни сильно в тебе религиозное рвение, а мирские блага все равно манят. Для чего нужна куча серебра, если не можешь спустить его на женщин и вино? А выхода за стены нет. По сути, они здесь такие же заключенные, как узники в подземелье, просто условия содержания получше. Беспросветная тоска заставляет их перетирать одни и те же сплетни по сто раз, ну и гоняться за крохами новой информации. А что может быть интереснее тайн засекреченных врагов церкви?
Со временем они так или иначе узнают о заключенных слишком многое, но дальше информация не уходит: тюрьму чистят опять и опять, это продолжается уже не один век. И те, кто этим занимается, командуя с самого верха, умеют хранить секреты. Так что мы сейчас фактически спасли воинов церкви от неминуемой «пропажи без вести».
– В каком состоянии узники? Их можно вывести наверх?
– Их глаза отвыкли от света солнца. Все, что они видят, – факелы, да и то не слишком долго. И не часто…
– Понятно. Приготовьте плотные повязки, надо будет всем троим как следует завязать глаза. Иначе могут ослепнуть, когда окажутся наверху.
Пленник кивнул:
– Да, такое бывает.
– В остальном с ними все нормально?
– Кормили скудно, исхудали все. Но не пытали и не калечили, при мне такого ни разу не было. Вроде бы все должны своими ногами ходить, если кандалы снять.
– Еще и кандалы? Приведите кузнеца. И в какой камере держат безымянного третьего? Я хочу с ним поговорить. Немедленно.
Не очень-то люблю об этом вспоминать, но в свое время мне довелось изучить парочку здешних темниц. Причем не в качестве праздного туриста или хотя бы наглого захватчика, как сейчас. Должен заметить, что в тех заведениях хоть и было сыровато, но пахнущая болотом жидкость под сапогами не чавкала. И места было куда больше. Хватало для размещения сокамерников и разнообразных орудий пыток. С помощью одного из них меня даже серьезно покалечили, и выкрутился из ситуации я по большей части чудом. С той поры затаил зло на кое-какого епископа. Причем такое, что при произнесении титула Конфидуса вздрагиваю и непроизвольно сжимаю кулаки.
Святой страж Цавус, я ничего не забыл и когда-нибудь все тебе напомню. Ты, главное, дождись.
Здешняя тюрьма резко отличалась от прежних. Коридоры настолько узкие, что вдвоем можно разойтись лишь с трудом и только при отсутствии громоздких доспехов и выдающихся деталей экипировки. Дверь низкая, пришлось чуть голову опустить, а за ней обнаружился зловонный мрак крошечной камеры. Будь она чуть меньше – получится отличная телефонная будка.
На скромной площади размещалась узкая дощатая койка, застеленная скользким соломенным матрасом, и деревянная бадейка, закрытая крышкой. Больше в камере ничего не было.
Ну это не считая самого узника.
Безымянный заключенный сидел на своем ложе, опустив голову на грудь. Неухоженные темные волосы безобразными космами спускались вниз, полностью закрывая лицо, из-под серой ткани простой рубахи выдавались кости плеч, одежда висела будто на огородном пугале. Похоже, кормили его не просто скудно, а так, чтобы находился на грани голодной смерти. Такого исхудавшего человека я никогда не видел.
Впрочем вру, на фотографиях военных времен среди узников концлагерей встречались подобные.
Не зная, как обращаться к незнакомцу, я начал вежливо-безлико:
– Приветствую вас. Мы не церковники, монастырь захвачен. Кто вы?
Никакого ответа. Даже малейшей реакции не наблюдается.
Разговорчивый пленник отозвался из-за спины:
– Тронулся, бедолага, такое бывает с теми, кого надолго запирают. Этот все время молчал вроде бы. Может, даже без языка, тут и такие бывали. Пусть рот покажет, проверить надо.
– У вас нет языка? Вы слышите меня? Видите? – Я поднес факел к самому уху узника.
Тот наконец отреагировал. Очень медленно повернул голову, из хаоса спутанных волос блеснул глаз. Несколько мгновений узник молча сверлил меня взглядом, затем так же неспешно кивнул.
– Я – страж Межгорья Дан, а вы кто? Вам придется ответить. Если за вами нет никаких преступлений, вас отпустят. Мы не друзья церковников, их враги нам не враги.
– Я потерял свое имя…
Голос был таким же медленным, как все движения узника. А еще странно скрипучим, будто шум работы заржавелого механизма.
Похоже, он и правда давненько не разговаривал.
Ознакомительная версия.
