Подписывать протокол о своем мелком хулиганстве гражданин Черняев категорически отказался. Этот подлый демарш также был отмечен в протоколе, в присутствии двух понятых и с соблюдением всех необходимых процессуальных формальностей. Чирок орал как резаный. О том, что беспредельные менты его оговорили и незаконно забрали из дома и много, чего еще. Орал, что в общественных местах он вообще никогда не матерится, но его никто не слушал. Раз в казенном протоколе изложено, что матерился, значит, все так и было.
- В суд его повезут только в понедельник, а «мелких» в камере райотдела не кормят, – Нагаев вопросительно посмотрел на меня, ожидая реакции.
- Ты для чего сейчас мне это говоришь? – я ответно воззрился на Вову, – Или ты опасаешься, что Чирок похудеет? Вова, ты чего? – я на самом деле не понимал напарника, так как в этой ситуации пост Чирка был бы нам на руку.
- Я не опасаюсь, я предлагаю его прямо сейчас в суд отвезти. Дежурный судья будет на месте до восемнадцати, а мы на машине, значит, успеем. Ты ведь на сутки закрыть его хочешь? – уточнил мой прозорливый напарник.
- Точно, на сутки. Суток на пять, но не больше. Решим вопрос с судьей?
Судилище над мелким хулиганом Черняевым в силу своей абсолютной непредсказуемости было самым узким местом в моем плане. Судья при рассмотрении материала по 158 КоАП, это почти всегда обезьяна с гранатой. Гнусному мерзавцу, несмотря на все изложенные в протоколе бесчинства, порой присуждался штраф в десять рублей, а безобидному работяге или очкарику, ненароком матюгнувшимся, безжалостно вваливали пятнадцать суток ареста.
И, главное, что когда работник милиции пытается как-то аргументировано повлиять на решение суда, судья почти всегда начинает нервно взбрыкивать.
- Сам и решишь, сегодня Липатникова дежурит, – Вова ухмыльнулся. – Тебе она не откажет, – как-то уж совсем двусмысленно гыгыкнул Нагаев.
Взяв под локоток, я отвел друга подальше от витрины с надписью «ОДЧ».
- Колись, давай! – я пристально уставился напарнику в его раскосые глаза.
- Ну, ты даешь! – Нагаев растянул, было, в ухмылке губы, но вовремя заметил мой задумчивый взгляд и начал тормозить с проявлением веселости.
- Ну, это.. Вы, как бы, того, дружите. Ну, не то, чтобы совсем, а так, – Вова беспомощно пожал плечами, а потом возмутился. – Слушай, да мне-то откуда знать, что там у вас и как? Ты особо не делился, но Татьяна Павловна тебе не откажет, – он помолчал и, подняв глаза на мою все еще экзотическую прическу, уже менее уверенно добавил, – Наверное, не откажет..
Я продолжил молча изучать лицо моего верного русско-татарского друга.
- Это она с осени судья и Татьяна Павловна, а раньше просто Татьяной была и секретарем в суде. Вы еще с тех времен и дружите. Как бы.. – Вова опять добавил неуверенности в выданную информацию.
Ну и ладно, едем в суд, а там при посредничестве Чирка заодно определимся в отношениях с судейским корпусом. Мне уже и самому было интересно, какая она, эта судья Липатникова и насколько близко мы с ней дружны. Главное, добыть пять-семь суток для наглеца Черняева. Все равно, дольше недели подпольщики там не сдюжат. В кромешной темноте, да в замкнутом пространстве время тянется намного дольше. Не тронулись бы психикой граждане уголовники. К тому же вряд ли в подполе у Юры что-то съестное припасено. И, самое главное, там нет воды. Ну да по грехам им и муки!
В коридорах нарсуда Советского района было безлюдно, но кабинет судьи Липатниковой Т.П. не пустовал. За столом сидела молодая женщина, а напротив нее, с картонками в руках, стояла совсем юная девчонка в очках, по виду еще вчерашняя школьница. Та, что за столом, писаной красавицей не была, но смотреть на нее было приятно глазу. Даже очень хотелось на нее смотреть. И смотреть хотелось отнюдь не с процессуальной точки зрения. Было бы неплохо, если бы Вова не ошибался в своих пошлых инсинуациях..
- Здравия желаем, Татьяна Павловна! – за нас обоих поздоровался Нагаев. – Нам бы «мелкого» рассмотреть, – Вова вопросительно глядел на сидящую.
А та тоже смотрела, но на стоявшего за Вовой меня. Как на сбежавший из кунтскамеры экспонат. Во взгляде судейской барышни читались страх, сочувствие и любопытство. И что-то еще, чего я пока еще не понимал. И не удивительно, ибо пятнистая штопанная щетина на моей голове могла вызвать у нормальной женщины самые разные чувства. Это, если мягко сказать..
- Галя, оставь, я в понедельник посмотрю, – Татьяна Павловна выпроводила очкастую девицу, даже не взглянув на нее и криво улыбнулась Нагаеву.
- Рассмотрим, никуда ваш «мелкий» не денется. Вы пока тоже оставьте нас.
Это было сказано уже без улыбки и лейтенант Вова поспешил выйти вслед за девчонкой, плотно прикрыв за собой дверь. Теперь все судейское внимание было обращено только на меня. Пытаясь понять, природу этого интереса, я пялился в ответ на судью Липатникову. Пауза явно затянулась, но я молчал.
Я стоял как клинический идиот Йозеф Швейк на призывной медкомиссии и ждал малейшего намека, чтобы определиться со своим дальнейшим поведением.
Судейская девушка встала и, подойдя ко мне вплотную, какое-то время пыталась что-то рассмотреть в моих глазах. Потом, всхлипнув, прижалась, обняв обеими руками. Ясности это не добавило, но примерный вектор моего реагирования был определен и я ответно приобнял жалостливую судью.
Сомнения в том, что я найду у правосудия понимание относительно ареста Чирка, у меня развеялись. Теперь бы понять, насколько мы дружны с судьей Липатниковой Т.П. Очень уж не хотелось зайти за грань сложившихся отношений, хотя чувственность ее объятий позволяла надеяться на многое..
- Что у тебя с головой? Как ты себя чувствуешь? Тебя давно выписали? – вопросы сыпались один за другим, без какого-либо просвета для ответов.
Татьяна немного отстранилась и вглядывалась в мое лицо, глаза ее блестели.
- Я хотела к тебе в больницу прийти, но отец запретил, сказал, что тебе нельзя разговаривать и вредно волноваться. Сказал, что это тебе навредит.
- Правильно он сказал, так оно и есть. Ты молодец, что его послушалась, – нейтрально отвечал я, гадая, а кто же у нас отец, который так переживает за мое здоровье?
Мы присели на стулья стоящие в ряд вдоль стены. Цепкие судейские лапки по-прежнему не отпускали мои пальцы. Пора было переходить к делу.
- Татьян, там в коридоре ушлепок сидит, Нагаев на него материал по мелкому оформил. Рассмотри его на пять суток, а? Протокол честный, он на самом деле нас облаял два часа назад, – теперь уже я мониторил глаза Татьяны Павловны и как бы невзначай оглаживал свободной левой рукой ее округлую коленку. Если судья возмутится, сошлюсь на свою контузию.
- Ты разве уже вышел на работу? Я узнавала, ты еще неделю на больничном должен быть, – пропустив вопрос, проявила осведомленность Татьяна.
- Так и есть, но этот жулик может знать то, что мне интересно. Закроешь его?
- Хорошо, пусть заводят, но ты потом задержись, – нарсудья нехотя встала и, деловито одернув юбку, пошла за свой стол отправлять правосудие.
Нагаев с Толиком повезли загруженного пятью сутками ареста Чирка в спецприемник, а я остался в суде. Гражданин Черняев орал как потерпевший, никак не желая садиться под законный административный арест. Даже здесь, на втором этаже было слышно, насколько сильно он расстраивается на улице.
- Чай будешь? – наперсница Фемиды подошла ко мне и осторожно погладила меня своей мягкой ладонью по штопанной-перештопанной голове.
Везет мне на хороших девок, вот и эта помогла. Мало того, еще и по голове гладит. Я на эту голову в зеркало без содрогания смотреть не могу, а она ее гладит. Да уж, знать бы еще, что у нас с ней, так-то ее и поощрить бы не грех. По мере моих сил и с учетом здоровья, подлым криминалом подорванного..
- Эх, Таня, Таня, да из твоих ласковых рук я готов пить хоть керосин, – я поцеловал ее ладонь. – Что там керосин, цианид приму! Спасибо тебе, ты мне сейчас очень помогла!
