На стенах операционно-перевязочной — опять же белые шкафчики с медикаментами и инструментарием. Ниже их — откидные столики. На одном — стерилизатор, а под ним спиртовка. На других — баночки-скляночки с чем-то закреплены. Ну, чтобы они при движении на пол не упали.
Имеется в операционной-перевязочной и рукомойник. Смеситель никелем блестит, локтем кран открывать-закрывать можно. Дополняют интерьер семь табуреток. Зачем их тут столько?
Спросил. Ответили — положено. Ну, если положено, то — ладно…
Побывал в вагоне для тяжело раненых. Там тоже всё по уму сделано. Вместо кроватей — носилки на подставках. Никуда раненого перекладывать не требуется. Занесли его в вагон на носилках и сразу их на подставочки водрузили.
У одной стенки через весь вагон выстроились такие места для временно выбывших из строя воинов, и у другой. Над ними — второй ярус. Тоже носилки на подставках.
Легко раненых в нашем военно-санитарном поезде в вагонах третьего и четвертого класса транспортируют. Я в третьем классе на театр военных действий двигаюсь. Тут двух ярусные деревянные нары перпендикулярно ходу движения. На каждом месте — хороший такой, толстенький матрас и подушка. Пока в вагоне никого кроме меня нет, я для комфорта два матраса под себя на полку подложил. Еду — как та самая принцесса.
В четвертом классе легко раненым гораздо теснее. Там ещё и по ходу движения, как дома в плацкарте, места для раненых приготовлены. Почти только бочком по проходу можно и передвигаться.
Матрасы тут по непонятной причине чуть тоньше. Почему так? Откуда такая дискриминация? Наверное, опять — так положено.
Как в купе у персонала поезда и у его старшего врача, врать не буду, не знаю. Оттуда меня шуганули. Что мол тут бродишь, вынюхиваешь? Не шпион ли японский? Еле отговорился, дураком пришлось прикинуться. Дескать — вагоны перепутал, не в свой зашёл.
Откуда не прогнали, это из вагона-кухни. Там женщины с пониманием оказались. Приютили, накормили, обогрели…
В данный момент у них тоже почти сплошной отдых. Много ли еды для персонала поезда требуется? Так, сущий пустячок. Вот когда не одну сотню раненых им загрузят — тогда с раннего утра до поздней ночи у плиты и котлов стоять приходится…
Я даже несколько ночей у поварёшек и оставался. Где спать — нашлось. А, что, парнишечка я молодой, видный…
Да, ещё и холостой-неженатый…
Глава 16
Глава 16 Через Байкал
Ехали, ехали и приехали…
Надо сказать, что здесь я всё время куда-то еду, с места на место перемещаюсь. Долго нигде не задерживаюсь. Дома я столько не путешествовал.
Так, куда приехали-то? На Байкал. Станция так называется. Недалеко от неё и само озеро.
Славное море, священный Байкал,
Славный корабль, омулевая бочка,
Эй, баргузин, пошевеливай вал,— —
Молодцу плыть недалечко.
Как только название станции услышал, сразу эти слова песни в голове зазвучали. Дома её часто по радио исполняли. Песня старинная, музыка — народная.
Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго бродил я в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.
Песня каторжанская, народом любимая. Застольная. Вот слова её у меня в памяти и отложились.
Каторжан царское правительство угнетало, советская власть им свободу дала. Так что, песня эта где-то сверху одобрена и ей была открыта широкая дорога. В «Концерте по заявкам» её часто заказывали.
Сейчас Байкал подо льдом. По нему на другой берег озера и будем мы перебираться. Кругобайкальскую железную дорогу ещё не сдали в эксплуатацию. Наш поезд, как и другие последует через гужевую ледовую переправу.
Тут меня некоторое сомнение взяло в безопасности такого мероприятия. А, как провалимся? Паровоз-то — не пушинка, да и вагоны немало весят.
Бабы-поварешки меня успокоили. Они уже не раз так через озеро переправлялись. Сказали, что паровоз наш от вагонов отцепят и его лошадки к противоположному берегу утащат. Каждый из вагонов тоже сам по себе таким же образом двинется.
Мы как? Внутри вагонов?
— По-разному, Ваня, бывает. Когда лёд толстый и крепкий — внутри. Когда и отдельно. На извозчиках. Их тут не одна тысяча промышляет. Перевозят пассажиров, воинские команды, грузы… Да, а вот солдатиков чаще пешим ходом гонят. В прошлом году так было, теперь — тоже… Хотя, мы как-то раз пешком шли.
Пешим ходом… Что-то я этим солдатикам не позавидовал.
Холодина же… Вот сегодня — минус тридцать. Ветер ещё, этот самый баргузин.
Песня про славное море в голове у меня всё звучала и звучала. Вот ведь, привязалась…
Славное море, священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,— —
Слышатся грома раскаты…
— Нас как, не пешком сегодня переходить заставят?
Докторов-то и фельдшеров — точно в санях перевезут, а на нас — чёрную косточку, могут там мест и не выделить.
— Нас — сегодня на санях повезут, про тебя — не знаю. Ты в штат к нам не зачислен. Наверное — тебе пешком, — с самым серьезным видом ответила мне Мария, одна из поварих.
Хренушки. Пешком не пойду. Я сейчас человек казенный, на военной службе нахожусь. Пусть со всеми везут.
Оказалось, Мария шутила. Мне тоже на санях место предоставят.
Всем нам перед поездкой по льду озера выдали тулупы и валенки. Дали их на время, на другом берегу должны мы их обратно сдать. Кстати, хорошо они это придумали. В своей шинельке я бы в ледышку превратился. Сорок четыре версты нам ехать, не мало.
Дело было уже к вечеру. На каждом из верстовых столбов, что на льду были установлены, фонари зажгли.
Ну, двинулись…
Через шесть верстовых столбов барак показался. Прямо на льду он был установлен. В сильный мороз в них можно и погреться. Так Мария мне объяснила.
До того, как барак в поле зрения появился, звук колокола я услышал. Думал — показалось. Откуда тут колокола?
Как к бараку подъехали, тут сам колокол я и увидел. Рядом с бараком он был повешен. Били в него, чтобы санный обоз с дороги не сбился.
Мимо барака мы проехали, не остановились.
Потом на нашем пути и второй барак был, и третий…
На половине дороги целая станция оказалась. Так она и называлась — «Середина».
— Вылезай. — Мария меня в бок ткнула. — Час тут стоять будем. Пошли в буфет, чаю выпьем.
— Пошли. — хоть и в тулупе я, но горячего чаю не лишне будет выпить.
По незнанию я чуть не туда опять впёрся. Не в свой буфет.
Тут их, оказывается — два. Один — для пассажиров первого и второго класса, другой — для тех, кто третьим классом едет.
Я чуть в первый не вошёл. Хорошо, опять же Мария-повариха меня за рукав тулупа дёрнула.
— Нам сюда.
Ещё и пальцем указала.
Сюда, так сюда. Главное, чтобы чай был горячий.
После «Середины» наш обоз нигде больше не останавливался. До самого Танхоя. Название этой станции мне та же Мария сказала.
Так вот я на Байкале и побывал, хотя его самого так и не увидел. Лёд, лёд, лёд — и всё…
В Танхое тулуп и валенки я сразу сдал, не зажилил. Как оказалось, сделать это немного поторопился. Пока все наши вагоны лошадки привезли, не мало ещё времени прошло. Опять я до костей промёрз. Не заболеть бы снова…
Глава 17
Глава 17 На фронте
Вот я и на фронте.
Доехал. Добрался.
Чувство, такое, что простыми словами описать трудно. Неприятно понимать, что тебя в любой момент убить могут. Или, инвалидом стать получится запросто. Ногу потеряешь, руку… Тут ампутации делают, не сильно задумываются…
Сейчас я в I Маньчжурской армии генерала от инфантерии Линевича. Точнее — в Цинхеченском отряде генерала Алексеева.
Где мои соученики по школе ротных фельдшеров и сама школа? А, хрен его знает…
Нет, я спросил, конечно. Как на дурака посмотрели. Хорошо в зубы не дали. Нашелся, спрашиватель…
