Я еле сдержала хохот. Да уж, точно Мушка, чуть не сыгравшая роль в спектакле неизвестного режиссера.
— Я бы этому Комарику его бы фонарем да его бы сабелькой, — сказал муж с таким ожесточением, что я поспешила заглянуть Мише в глаза, положить ладонь на руку.
— Все к этому шло, — успокоившись, сказал супруг, — но подлец не просчитал интуицию Рябыки. Тот все понял, деньги получил…
— Может, и не только деньги, — уточнила я, помнившая разговоры разбойников.
— Да. Может, и паспорта. И решил тебя перепохитить и перепродать. Кстати, если Комарик не только богатый, но и власть имущий, то Рябыка поспешил убраться из губернии подальше. Вот Комарик — остался.
И тут я вспомнила про дурной слушок.
— Да, Миша, — печально улыбнулась я, — с недавних пор я не только жертва похищения, но и преступница. По крайней мере, согласно молве. Знаешь ли, что меня обвиняют в организации убийства или в подстрекательстве к преступному деянию?
— А вот с этого места подробнее, — велел муж и аккуратно поправил у себя на плече голову крепко уснувшей Лизоньки. Ребенок так и почивал у него на руках все время разговора, так что Миша голоса не повышал. И держал малышку с такой уверенной нежностью, что у меня сердце заходилось. — До меня пока такие слушки не докатывались. И доносов не поступало. Но лучше быть готовым ко всему.
Глава 12
— Ма-аменька, дядя Миша скоро вернется? — спросила Лизонька.
Она и Зефирка вышли со мной на крыльцо проводить гостя.
— Он же сказал «скоро», — ответила я, — а дядя Миша никогда не обманывает.
Насупленная мордашка разгладилась, ребенок улыбнулся. Я погладила Лизоньку, поглядела на дворовых, опасаясь найти у них на лицах еле скрытые усмешки и намеки: нам все понятно, барыня молода, наше дело холопское, ни к чему госпожу судить. Нет, не поняли или пока не поняли, а рады простой русской радостью, что полиция укатила. А может, как ворчливая Павловна, которая как раз чутьем уловила все правильно и мгновенно, ничего не имеют против.
Я взяла Лизоньку за ручку — дождик с ветром на дворе, и мы пошли в тепло.
Вот ведь парадокс: бывал у меня по делам капитан-исправник, оставался ночевать. А сегодня окончательно стал моим Мишей и не смог.
Дел и вправду много. Ночевать будет в усадьбе Олсуфьевых — барин тамошний боится, злится, но попробуй откажи в ночлеге главному полицейскому чину. Кучер и ординарец заранее шепнут дворне, что капитана бояться не след, всю ночь будут тянуться к нему добровольные информаторы с рассказами о том, как барин забрал хлеб за несуществующий долг. И когда утром состоится официальный разговор с барином, капитан-исправник будет знать такие подробности, что все хозяйские каверзы и посулы сразу полетят прахом. И придется с мужиками договориться подобру, хлеб вернуть.
Если такое мелкое барское злодейство разрулить проще простого, то моя история стала для Миши неприятной загадкой.
— Нет, пока не слышал я таких сплетен, — сказал он, действительно крепко задумавшись, — не доходило. Значит, совсем-совсем свежий пердимонокль. А уж что полиция показания взяла… Нет, не мои люди. Такое мимо меня пройти не могло.
— Может, жандармы? — спросила я, знавшая, что эта силовая структура к уездной полиции не относится.
— Мушка, — сказал муж усталым тоном, как было всегда, когда объяснял мне очевидности. — Особый жандармский корпус будет создан через десять лет, хотя о том, что он нужен, я слышу постоянно. Если под слушком о взятых показаниях есть хоть какая-то правдивая подоплека, это может быть какой-то чиновник.
— Не особый корпус, так особый чиновник? — скаламбурила я.
И замолчала, пораженная догадкой. Неужели?
И поспешила сделать то, к чему привыкла за прошлую жизнь. Поделилась догадкой, рассчитывая на ясный мужнин разум.
— Твой полный тезка, — сказала я. — Лизонька называет его «дядя котик». Хочешь, так и буду называть, чтобы…
Не договорила, чуть не покраснев. Неужели я могла всерьез говорить о двух Михаилах, да еще присваивать им порядковые номера? Когда настоящий из них — только один.
— Можно «котик», можно «соколик», — недобро усмехнулся Миша, — фамилия-то Соколов.
Мне вспомнился еще один недавний диминутив. Нет, не может быть! Это уже совсем злодейство!
— Намеренно справки я не наводил, — продолжил муж, — но все, с кем общался, называют его выскочкой. Появился в прошлом году, обаял губернатора. Умный, языкастый, этого не отнимешь.
А я все держала в голове ряд: котик, соколик… комарик. Который так и не смог прилететь вовремя с фонариком и саблей.
— А что, если… А что, если, — тихо сказала я, — этот котик-соколик планировал сыграть роль рыцаря на белом коне? Спасти меня от похитителей, которых сам же и нанял? И с Лизой тогда, вспомни… он нашел избушку и точно рассчитывал спасти там детей. И разозлился на тебя, когда ты его опередил.
Миша ответил не сразу.
— Тут вот в чем дело — слишком плохо я к нему отношусь, пожалуй, даже ревниво. Значит, субъективен. И все же отмечу: юноша он сам по себе небедный. Мог кого угодно нанять. Впрочем, разбойников можно соблазнить не только деньгами. Губернская канцелярия легко изготовила бы паспорта — ценность, которую на ярмарке не купишь. А для него канцелярия — соседний офис. Так что…
Муж резко покачал головой, была бы кепка — свалилась бы.
— Нет, огульно обвинять человека не станем, Мушка! Буду выяснять, собирать информацию. Вот тогда и посмотрим. А пока, как говорил Дамлет, принц Гадский…
— Дальнейшее — молчание, — улыбнулась я, вспомнив наш старый семейный мем.
— Вот. Пока не нарою инфу — молчим, чтобы не зайти далеко потенциально ложным путем.
Если Миша говорит «дальше молчим», а я не возразила, то молчу. Хотя… Хотя кольнула меня одна мысль. Но пусть и правда накопает информацию.
На этом и расстались — Миша взглянул на часы и заспешил. Я печально улыбнулась: большинство гостей, даже не милых, увозят от меня съедобные и полезные гостинцы. Тут же лишь немножко пастилы успела дать. Даже от бутылок настойки в лукошке отказался.
— Мушка, — заметил с легкой укоризной, — меня угостят по прибытии. И вообще, с каких пор ты стала меня алкоголизировать в таких объемах?
— Прошлой осенью взял, кстати, — улыбнулась я.
— Так мне надлежало соответствовать имиджу: чтобы полиция — да отказалась от ерофеича, да еще качественного… Теперь же, Мушка… ну, сама понимаешь. Печень — одна, сама же говорила в свое время.
— В наше время, — серьезно ответила я, — теперь опять наше время настало. Береги себя, Миша.
— И ты себя, Мушка. Ни ногой из усадьбы… ладно, из владений. Если что — ко мне посылай, только пусть будет конь выносливый, может, долго искать придется.
Тут-то, кстати, я и рассказала, как решила не отвозить накопленные спиртовые запасы сама, а послала менеджера несколько дней назад. Супруг одобрил, только спросил: точно ли Алексей Иванович должен отвезти спирт именно на казенный завод? Обрадовался, что так.
Миша уехал, а я осталась считать дни и заниматься делом, чтобы уж совсем не зациклиться на одном. Увлеклась, надо сказать. К тому же доверие мое к мужу настолько велико, что даже волнение — как бы в опасности не оказался по своей работе — не могло это доверие перевесить.
Миша взрослый, опытный, умный. У него профессиональная чуйка. Справится со всеми своими делами, подаст прошение о браке и вернется в Голубки. Мы тихо обвенчаемся, никого не ставя в известность, и в Москву поедем уже семейно.
Да, так и будет.
И наговоримся в дороге! Обо всем. О том, как мы оказались в своих новых телах, о том, как привыкали и к ним, и к новой жизни. Мише, между прочим, предстоит рассказать больше: о том, как я входила в роль барыни, он имеет некоторые представления, а о том, как он стал полицейским офицером начала XIX века, я ничего не знаю.
И, конечно, что будет дальше. Уж не знаю, что обретем в Москве, да хоть пустую шкатулку с запиской-пожеланием внутри. Что я могу обрести ценнее, чем то, что уже обрела?
