услышьте молебный плач вашей покорной слуги, вверивший в ваши ладони свою кровь и слезы, ничего не прося взамен и жаждя лишь вашего света, отчего-то отнятого с рождения. - Опустившись на колени, мне уже не оставалось выбора, кроме как сложить руки на груди, сжимая сердце и шепча заветные слова, про себя искренне ощущая ложь, сочившуюся с каждого слова, вызванную непониманием и болью, обидой на богов, которые даже не знают моего имени. И её могли услышать и узнать. Обычно, в ритуалах используются яды или ритуальные лезвия, но поскольку я не намеревалась ожидать ответа… мне позволялось не возносить им дары. Я была уверена, что никакой разницы не будет, ведь и так и так, их ненависть ко мне куда глубже, чем непослушание. - Сохраните во свете мою душу, избавьте от тьмы мысли мои, не дайте дрогнуть перед ликом смерти… И да будет царствование ваше вечно, варти. - Покончив с молитвой, я подняла глаза, ничего не ожидая увидеть и в итоге не найдя взглядом. Каждый раз... Каждый раз, всегда одно и тоже. Секунда пламенной веры, надежды, такой яркой, что в ночи она могла бы заменить костер. И спустя мгновения, словно удар по затылку, жестокая, несправедливая реальность, оставляющая тебя в быстро гаснущем гневе, после которого, на языке играл привкус горчицы и перца. Впрочем, для меня подобное было далеко не впервой... Всю жизнь, я словно испытывала одно и тоже, но сегодня, сегодня я смогу это исправить, найти новый путь, в нескончаемом лабиринте. Отряхнув колени от пыли, я быстро побежала к дверям, выскальзывая на улицу.
За окном уже наступала осень, заставляя деревья жахнуть и постепенно умирать, безвольно роняя свои жухлые и ломкие листья, устилающие землю словно сотканным из разных кусков ткани ковром, разноцветным, но неизменно грязным и неровным, словно сшитым дрожащими руками. Я не любила осень… медленное гниение мира вокруг, ранние ночи, что заставляли меня возвращаться во тьму кошмаров, порой даже быстрее чем я успевала оклематься после них. Отчаянные звери, что зачастую бродили за забором в поисках еды или тепла, порой выли так отчаянно, жестоко и злобно, что мне становилось их жаль, особенно в те моменты, когда выглядывая поутру из окна, я могла видеть, как их мёртвые, тощие и неровные тела, тащили к нам в имение, готовясь пустить на мясо и шкуры.
В Империи холода наступали резко, одномоментно и беспощадно, поражая своей природной жестокостью не только нерасторопных животных, но и многих людей. В столице порой не успевали сжигать бездомных, которые так и не решились вступить в легионы или церковь чтобы согреться и послужить своей стране на зиму. Впрочем… зачастую, крематории жгли лишь зимой. Осенью, во время, когда повсюду властвовали болезни, больно ударяя по южным районам Империи, тела использовались для баррикад и в качестве медицинских разработок. Кроме юга, где чумы лечились только огнем Чтецов о смерти, ведь пока территории все еще были в ранге нейтральной земли, наши лекари и жрецы не решались посещать их, рискуя своими жизнями во имя тех, кто возможно, даже не принял нашей веры. Лично мне повезло, я не болела никогда за одиннадцать лет жизни, даже обычной простудой. Возможно, боги посчитали мои проклятья уже достаточным испытанием и потому, вряд ли из милости, не решались приносить в дом Рихтер новые огорчения и проблемы, в лице болезней. Мать болела крайне редко но всегда тяжело, братья… в основном так же. Помню, когда семью сразила хворь, здоровыми остались только мы с отцом. Пожалуй, в те месяцы мы провели времени больше, чем за всю прожитую мною жизнь.
Мои шаги разрезали листья словно волны, на несколько секунд поднимая их над землей. Я намеренно шла именно так, мне всегда казалось это забавным… Я любила представлять, будто таким образом, я борозжу океан, продвигаясь сквозь бесконечную гладь вод… Пусть никогда не видела чего-то, крупнее озера. Но торговцы на приемах отца часто делились рассказами о том, насколько красивы огромные коралловые рифы, возле которых слышится странная песнь, тянущаяся с самого дна и зовущая за собой, в морские глубины, где обитает богиня южан, матерь Близнецов, Вессила, проклятие рода человеческого. Я не знала ни преданий, ни того, что она совершила… но была осведомлена, что ей поклоняются южане, заменив веру в Их свет. Но несмотря на это, рассказы моряков никогда не имели отрицательного окраса. С улыбкой на лицах и с блаженным взглядом, они упоенные рассказывали, как ветер развивает паруса, позволяя за считанные на пальцах дни проходить полмира, как качается на волнах корабль, и как отличаются рыбы в океане от тех, что живут в, как их называли, пресных водах. Пусть я и никогда не желала связывать свою жизнь с морским делом, предпочитая твердо стоять на ногах, но не восхищаться красотами мира, что казался слишком далеким, таким небывалым, не могла. Все же… Это было для меня воистину чудом, что не поддавался объяснению. Ведь как можно поверить, что где-то нет конца воде? Что не видно дна, и где-то далеко, среди мглы, обитает богиня.
Удары дерева о дерево слышались со стороны конюшен, которые находились справа от главного входа в наше имение. Скрываясь от солнца под одеждой, я стремительно двигалась в нужную сторону, все отчетливее слыша звуки боя, что манили своей дикой, неизведанной природой, которую я смогла лицезреть впервые, лишь выйдя из-за угла и взглянув на очищенную от листьев небольшую арену, где кружили в поединке двое детей, держащих в руках деревянные мечи, доски которых оказались скреплены с помощью веревки и вручную раскрашены сажей, смешанной с соком ягод, имитируя те же брызги крови, что на моей маске оказались благодаря краскам.
Ее бой был завораживающий, и судя по количеству ушибов, фингалов и даже открытых ран, у стоящих вокруг детей, далеко не первым. Ее короткие волосы, остриженные резкими движениями чьего-то кинжала, трепыхались от неровных, но изученных движений и противящегося ветра, что заставлял девочку жмуриться одним глазом, отступая по контурам их арены, балансируя на краю, но готовясь обманом и скоростью заставить ее оппонента рухнуть, проиграв. Хватка меча была до странного неудобной, она держала его словно нож или кинжал, несмотря на длину лезвия, из-за чего даже быстрые удары казались медленными и неудобными. Вторая рука была ушиблена, на ней виднелся синяк и множество мелких ссадин, кое-где даже можно было различить следы стертой крови, но несмотря
