— Не знаю. До того анонимного письма я слыхом не слыхивал ни о каком «Зерцале магистериума». Не считая предсмертной записки брата, но она… Неужели ты способен поверить, что я знал или догадывался о грозящей брату опасности и ничего не сделал?
— Нет, — сказал Горский серьезно, — в это я поверить не способен. А вот в то, что ты меня обманул…
— Я не обманывал тебя!
— Нет так нет, — вздохнул писатель. — Ты искал лиджонг для оранжереи.
— Не для оранжереи, но…
— Ага! Куда-то мы, во всяком случае, продвинулись.
Приложив руку ко лбу, Ланге просидел так с минуту.
— Аркадий, давай сделаем вот как. Ты расскажешь мне, что тебе удалось выяснить, а потом я расскажу, откуда взялся лиджонг.
— Почему не наоборот?
— Потому что твои сведения, возможно, помогут мне что-то правильнее понять…
— А если нет?
— Если нет, все равно расскажу.
— Идет, — Горский хлопнул себя ладонью по колену, дотянулся до папки и принялся развязывать тесемки.
29
— Нелегко мне пришлось, — сказал Горский, поглаживая уже развязанную, но еще не раскрытую папку. — Где я только не искал, включая библиотеку Императорской Академии, кого только не расспрашивал… Собственно, поначалу я не слишком упирался. Просто хотел взглянуть, что это такое, моего и твоего интереса ради. Только когда убедился, что нигде ничего нет, вот тут меня заело… Что же это такое, думаю, неужели я… Но ладно, не в этом суть дела. А в том, что добрался я до одной частной библиотеки — владелец просил не упоминать его имени — и обнаружил в ней прелюбопытнейший документ…
— Ты что же, — перебил его Ланге, — так и листал все подряд, в поисках лиджонга или ламаджи?
— Нет, конечно. Это сам владелец вспомнил, когда я с ним разговорился.
— И что за документ?
— Рукопись, датированная 1732-м годом. Автор — Петр Семенович Корженевский, участник экспедиции Бажанова. Тебе о чем-нибудь говорят эти имена?
— И о Корженевском, и о Бажанове слышу впервые.
— А с историей освоения северных морей до открытия Аляски ты хорошо знаком?
— Неплохо! Кое-что читал, увлекался… — Ланге с улыбкой процитировал по памяти. — «Когда с помощью Божией в показанное место в вояж вступите и прибудете, старайтесь иметь договор, которые товары потребны в России, также какие в его областях товары из России надобно суть, и как можно трудитесь, чтобы между обеих сторон произвести к пользе благополучную коммерцию».
— Что это?
— Как раз одно из наставлений будущему открывателю Аляски… Витусу Берингу. Если не ошибаюсь, это открытие было сделано в 1741-м году, верно?
— Верно. Но до него, даже до его первых плаваний, еще при жизни Петра Великого, была снаряжена другая экспедиция. Петра интересовало, существует ли северо-восточный проход, можно ли плавать из Архангельска в Индию и Китай? Соединяются Азия и Америка или разделены проливом? Вот этот вопрос был поставлен перед экспедицией Бажанова. На двух пакетботах она вышла из Авачинской бухты летом 1720-го года…
— Об экспедиции Бажанова я ничего не читал.
— Неудивительно. Экспедиция потерпела полную неудачу, и вскоре о ней забыли.
— Кто был Бажанов?
— Капитан-командор, выпускник Морской Академии. Для нас это не так важно, Бажанов нас мало интересует. Куда важнее для нас другое имя в экспедиции — Федор Брагин…
— Не Корженевский?
— Он тоже, но главным образом Брагин. Кстати, это была личность и сама по себе интереснейшая. Самородный талант, наподобие Ломоносова. Учился в Москве, потом в Гейдельберге и Сорбонне. Полиглот, энциклопедист. Мечтал создать универсальную науку, где сошлись бы все области человеческого знания…
— Странно…
— Что странно?
— Такой человек должен быть известен не меньше, чем Ломоносов. А между тем…
— Ты все поймешь, когда мы дойдем до рукописи Корженевского. Вот это воистину странный документ!
— И он здесь… В твоей папке?
— Не совсем.
— Как это — не совсем? — удивился Ланге.
— Видишь ли, Александр… Рукопись очень сильно повреждена. Она пострадала и от скверных условий хранения до того, как попала в ту частную библиотеку, и от усилий доморощенных реставраторов. На многих страницах трудно что-нибудь разобрать. Прибавь к этому еще и манеру изложения, порой весьма туманную… В папке — моя реконструкция этого документа. Хорошо сохранившиеся фрагменты я переписал, а вот остальное пришлось восстанавливать по крупицам… И кое-что, уж прости, домысливать. Но эти места у меня отмечены особо. Ты сам прочтешь, или хочешь, чтобы я рассказал?
— Лучше расскажи, а потом я прочту.
Писатель кивнул и раскрыл папку.
— Я буду сверяться. Так вот, как тебе уже известно, экспедиция Бажанова вышла на двух кораблях — это были построенные в Охотске пакетботы «Добрая Надежда» и «Святой Николай». Федор Брагин сам настоял на участии в ней… А вот кандидатуру Корженевского, астронома и рудознатца, предложила адмиралтейств-коллегия по представлению Академии Наук. Корженевский был в экспедиции кем-то вроде адъюнкта, помощника Брагина. Бажанов шел почти тем же путем, что позже повторили Беринг и Чириков. Под пятидесятым градусом северной широты, в сильном тумане, корабли потеряли друг друга из вида. О судьбе «Святого Николая» ничего не известно — во всяком случае, Корженевскому. А «Добрая Надежда», на борту которой находились Бажанов, Брагин и сам Корженевский, продолжила плавание на северо-восток. В конце июля были замечены признаки близкой земли — ветки деревьев в море, береговые утки, тюлени. Вскоре «Добрая Надежда» оказалась в виду высокого берега. Сплошные утесы, и высадится было негде… В поисках удобного места Бажанов обошел этот остров кругом и обнаружил тесную бухту, но войти туда не сумел. Ночью разразилась страшная буря, и корабль разбился о скалы. Спаслись только Брагин, Корженевский, боцман и трое матросов. Каким-то чудом им удалось выбраться на берег.
— А координаты острова? — спросил Ланге.
— Увы… Не сохранились в рукописи. Прослеживая путь «Доброй Надежды», можно предположить, около пятьдесят первого или пятьдесят второго градуса широты. С долготой сложнее. Ближайшие известные острова там — Алеутские, но едва ли Бажанов мог так быстро достичь одного из них. Это остается загадкой, Александр… Но словом, они спаслись, и население острова встретило их гостеприимно и приветливо…
— Население?
— Да, племя ламаджи. Ты, конечно, догадывался об этом…
— Вот о ламаджи подробнее.
— Насколько смогу… Точнее, насколько я сумел разобраться. Итак, не имея возможности покинуть остров, русские мореплаватели остались жить у ламаджи. Брагину не составило особого труда выучить их язык, Корженевский тоже сносно им овладел. Воззрения ламаджи, в изложении Корженевского, выглядели совершенно необычно. Прежде всего, у них не было никаких богов. Ничего похожего на религию.
— Но ведь это невероятно! — воскликнул Ланге. — Это противоречит всему мировому опыту! Ни одна человеческая культура, тем более примитивная, не обходилась без религиозных представлений, хотя бы самых смутных… Нет, Корженевский, должно быть, ошибся… Или его не допускали в тайны их культов…
— Ну, тайных культов у них как раз хватало. Они широко практиковали магию.
— Так что же тогда…
— Но магию, — продолжал Горский, — понимаемую не в религиозном, а как бы мы сказали, естественнонаучном смысле. Магия как расширение границ познания мира и управление силами природы. Как раз в этих обрядах — вернее было бы назвать их опытами — использовалось растение лиджонг. Местная дикая флора. Корженевский описывает его как вьющееся растение с плотными треугольными листьями, имевшими множество отверстий…
— Да, верно.
— Ты видел лиджонг?
— О лиджонге потом, Аркадий.
— Да… Возвращаюсь к Брагину. Тут начинается романтическая история. Федор Брагин влюбился в дочь одного из шаманов, потрясающей красоты девушку по имени Джейя, и чувство это было взаимным. Он учил ее русскому языку и основам европейских наук, а она, посвященная в их магические тайны, вероятно, кое-что открывала и Брагину.
