– Кто вы такие?
Собеседник улыбнулся. Вопрос остался без ответа.
– Какой нынче год? – спросил я. – Тут, знаете ли, ведут счёт от сотворения мира, а я не помню, когда именно его сотворили и как пересчитывать даты на привычную Нашу Эру?
– Рождество Христово, – поправил он. – Зашли бы в храм и спросили у батюшки. Или у иноземцев, – человек, подумав, всё же сказал. – Сейчас тысяча пятьсот седьмой год. Через три года здесь станет не слишком уютно. Так что пускать корни не рекомендую.
– Как будто я собираюсь вообще пускать корни, – буркнул я и спросил просто так, чтобы поддержать разговор. – Как там теперь?
– Под "там" вы подразумеваете время, в котором жили, а под "теперь" следует понимать четыре месяца после вашего исчезновения? Ведь столько времени вы провели в скитаниях? Биологического времени, я имею в виду или, иначе говоря, времени вашей памяти.
– Чёрт! Как теперь узнать, когда нужно отмечать дни рождения, – ругнулся я просто так для разрядки. На дни рождения мне было плевать. – И всё же, как дела на родине?
– Ваше открытие "там" наделало много шума. Но "теперь" нам удалось справиться.
Кавычки он отмечал кивком сдвоенных пальчиков, будто завзятый западный лектор.
– Удалось справиться? – удивился я. – Вы что же, выкинули всех в юрский период?
– Этих "всех" оказалось не так много, как вы очевидно рассчитывали. Единицы, если уж оперировать порядком. И к счастью обошлось без радикальных мер.
– Единицы? И всё?
– Вы слишком большое значение придали собственному опыту. Транспортные линии, фонетические детонаторы, визуализация. Всё это любопытно, но малоэффективно. Интуитивный способ познания – удел меньшинства. В ваше время, разумеется. Он отрицает метод, а без методики передать открытие другим можно только с помощью веры. Но сетевые публикации не слишком удобны для вербовки адептов. Вам стоило бы создать церковь. Увлечь людей личным примером, словом.
Он явно глумился. Все тюремщики измываются над подопечными. Такова их природа или таков отбор в пенитенциарные институты.
– Большинству же нормальных людей требуется что–то более серьёзное, – закончил гоблин. – Фундаментальная наука, например.
Плохо же он знал моих сограждан. Нет, раньше в науку верили больше, связывали с ней какие–то надежды, но с падением системы, знания размылись, эзотерические учения взяли реванш.
– Вроде бы я использовал и научный путь. Вы, верно, упустили из виду небольшую статейку о пятом измерении? Прошляпили. В таком случае вас ожидает сюрприз.
Я был доволен, словно провёл самого дьявола. Но на собеседника мой самодовольный вид впечатления не произвёл.
– Ваш удел интуиция, а в науке вы полный профан, – вздохнув, сказал он. – Даже в вашей несовершенной науке. Вы чересчур раздули такое простое понятие как измерение, перегрузили его смыслами, вырастили целую философию, в то время, как это не больше чем система координат. Рулетка с нанесёнными на неё дюймами или сантиметрами, а вовсе не свойство реальности.
– Но учёные...
– Бросьте. Ваши учёные осмыслили не время и пространство, как таковые, а лишь некоторые их проявления, которые уложились в вашу философию или в вашу физику. Они уподобились алхимикам, что вставляли в формулу вещество, не зная толком об его действительных свойствах и природе.
– Наши алхимики, насколько я знаю, разработали математическую модель проникновения через пространство и время. Они не правы?
– Эта модель – детский рисунок рядом с полотном Рембрандта. Согласно ей каждый ваш переход сопровождался бы чем–то вроде термоядерного взрыва или поглощением сравнительного с ним объёма энергии. Но вы порхали как мотылёк, а мир не содрогался от катаклизмов.
– Возможно, эти бомбы рвались в каком–нибудь другом мире или в недрах звёзд за сотню световых лет от Земли, – предположил я.
– Возможно, – буркнул он.
Под напором моего упрямства, или тупости, как возможно считал гоблин, его невозмутимость начала давать трещинки. Если я хотел затянуть разговор, мне следовало проявить сдержанность. А так собеседник счёл за лучшее закруглиться.
– Собственно я встретился с вами не для пустой болтовни, а чтобы предостеречь об опасности, – сказал он.
– Благодетели, чтоб вам провалиться! О динозаврах вы предостеречь не посчитали нужным, а теперь, когда я почти что добрался до дома, вдруг решили проявить гуманизм?
– Вы не доберётесь до дому, – спокойно сказал он, проигнорировав ругань.
– Как так? – я почувствовал себя неуютно, будто что–то упёрлось между лопаток. Что-то смахивающее на остриё ножа.
– Вам кое-что следует знать о путешествиях во времени. Просто затем, чтобы выжить.
От его спокойных слов повеяло могильным холодом.
– Если вы хотели меня напугать, то вам это удалось, – произнёс я.
***
Возможно, мне тогда повезло. Потому что люди сидящие возле костра оказались вовсе не детьми, сбежавшими из дома в поисках приключений, не рыбаками, коротающими время перед рассветом и не туристами. Они оказались дикарями, а реакцию первобытных людей на чужака, тем более на внезапное его появление среди ночи, предсказать сложно. Но можно, однако, предположить, что таковое появление не будет воспринято равнодушно. Они могли принять меня за демона, за представителя враждебного племени и, как следствие, стрельнуть из лука или тюкнуть по голове топориком. Однако на моё счастье дикари вообще не заметили прибавки в народонаселении окрестных лесов, а я, причалив убогое плавсредство подальше от костра, не спешил завязывать новые знакомства. Несмотря на ликование, вызванное удачной попыткой побега, несмотря на желание обнять первого встречного сапиенса, осторожность взяла верх.
Их было трое. Трое охотников или разведчиков, что прибыли в лодке на этот берег озера. Их стоянка мало походила на постоянное поселение. Минимум вещей, никаких построек, детей или женщин. На протяжении следующего дня я наблюдал за ними издалека. Разделяющий нас глубокий овраг создавал иллюзию безопасности, впрочем, троица дикарей даже не помышляла о мерах против вражеских лазутчиков. Скорее они были всё же охотниками, ибо вели себя без должной для военных разведчиков осторожности.
Их (относительная, конечно) беспечность натолкнула меня на мысль о замене транспорта. Плот нуждался в постоянном ремонте и вообще был неудобен в эксплуатации. Возможно, его неповоротливость и медлительность стала одной из причин прежних неудач. Ведь движение являлось краеугольным камнем моих переходов. Иное дело лёгкая быстроходная лодка. Вроде той, изготовленной из кож и деревянного каркаса, что лежала возле костра.
Соблазн оказался слишком велик и перевесил осторожность. Всё же после жизни среди динозавров чувство опасности малость притупилось. Когда следующим утром охотники углубились в лес, я, переборов страх, перебрался через овраг и стащил лодку. Трофеями так же стала куртка и пара уже подпорченных птичьих тушек. Куртку я прихватил осознанно, поскольку в пуховике чувствовал себя словно в сауне, но и ходить в футболке погода не позволяла, а вот зачем мне понадобилась протухшая дичь, ума не приложу.
Сделав воровской набег, я поспешил убраться подальше. Опыт байдарочных походов далёкой юности помог совладать с лодкой и скоро её нос уткнулся в противоположенный берег озера. Но, слиняв с места преступления, я вовсе не почувствовал себя в безопасности. Кто бы ни были эти люди, они наверняка знают здесь каждую тропку и, даже не имея запасной лодки, могут рано или поздно добраться до меня. А ведь где–то неподалёку обитало и всё их племя.
Следовало предпринять новый бросок через время. Но сказать проще чем сделать. Похоже, я израсходовал все более или менее сносные идеи ещё в юрском периоде. Трюк с костром второй раз вряд ли сработает, да и неизвестно куда может занести столь абстрактный образ. Ваять на берегу песочные скульптуры рискованно – их увидят охотники или их соплеменники. Пришлось вновь заняться воображаемыми набережными, уповая, что подвижность лодки усилит эффект.
