— Вот же ушлый какой! — не сдержался я.
— Это да, — согласился Лахвостев.
— Что ж, значит, будем либо самого убийцу либо заказчика убийства искать среди купцов, — вздохнул я. Почему вздохнул? Вроде это моя же идея и была? А потому, что пострадавших от ушлости и оборотистости Маркидонова много, и искать среди них нужного нам мстителя мы будем долго. Очень долго.
— Вы же сами это и предлагали, — напомнил Лахвостев.
— Предлагал, — подтвердил я. — И от предложения своего не отказываюсь. Вот только я бы для начала закончил с Бразовским.
— А что вы считаете незаконченным относительно Бразовского? — спросил майор.
— Ну, для начала надо установить, был или нет перерасход казенных средств при мелких закупках у других купцов, — припомнил я. — И еще полагаю необходимым все-таки допросить капитана под заклятием.
— И для чего же? — настрой Лахвостева был очевидно скептическим.
— Для того хотя бы, чтобы окончательно снять с капитана подозрения в убийстве Маркидонова, — ответил я.
— Вы считаете, что от этих подозрений что-то еще осталось? — уставился на меня майор.
— Мы же так и не знаем, по какому поводу ругались они с Маркидоновым, — я демонстративно пожал плечами. — Майор Степанов, если помните, рассказывал, как капитан Бразовский виртуозно матерился, затмевая в этом искусстве даже боцманов. Старшина Буткевич просто говорил, что его благородие со Степаном Селиверстовичем ругались нещадно. Но ни тот, ни другой не сказали нам, а возможно, и сами не слышали, о чем именно они ругались.
— Видите ли, Алексей Филиппович, — начал объяснять Лахвостев, — я допросы под заклятием проводил не раз, не два и не десять, и особенности их знаю, уж поверьте мне, лучше вас. Никак не меньше двух седмиц после такого допроса человек и к простым ответам на вопросы непригоден. Опять же, вопросы под заклятием задавать лучше всего такие, чтобы человек отвечал «да» или «нет». То есть очень тщательно список тех вопросов готовить, и готовить заранее. А если во время допроса не предвиденные заранее вопросы появятся, соображать надо быстро, долгие перерывы между вопросами и ответами нежелательны. Да и уберечься от правдивых ответов при желании очень даже возможно.
— Простите, Семен Андреевич, а это как? — изумился я.
— Да вы, например, сами же отметили, что Бразовский и Буткевич верят в то, что говорят правду. Они и ответят именно так, как верят. Это, заметьте, я не говорю о заклятии на верность. Ежели оно на человеке лежит, он либо вообще промолчит, либо прямо на допросе и помрет.
А вот это я и сам мог бы вспомнить. Служанка-то Волковых Алена Егорова так на допросе и померла, потому что на ней заклятие на верность лежало. [1] И с верой в истинность своих слов Лахвостев опять прав, тут ничего и не скажешь…
— Как по-вашему, Алексей Филиппович, стоит оно того, чтобы узнать, о чем Бразовский с Маркидоновым ругался? — поставил вопрос ребром Лахвостев. — А уж про откат мы и безо всякого заклятия узнаем.
— И как же? — не сообразил я.
— Да сам же Бразовский и признается, если не дурак, — усмехнулся майор. — А на дурака он не похож…
Да уж, ляпнул, что называется, не подумав. Сам же понимаю, что криминал тут притянуть сложно. Ущерба казне нет, хорошее качество провианта у Маркидонова подтверждается словами не только Бразовского, но и майора Степанова, так что капитан и правда почти наверняка признается. Тут ему и предъявить-то особо нечего. И тогда вопрос с Бразовским можно закрывать и все силы бросить на раздачу пинков губным, чтобы те прошерстили как следует городское купечество на предмет поиска убийцы Маркидонова.
…С утра мы опять навестили ставку городового войска, майор Лахвостев распорядился выдать мне бумаги по оплате провиантских поставок, и я довольно быстро убедился в том, что никакого перерасхода казенных денег капитан Бразовский с дополнительными закупками не допускал. То есть на самом деле таковой перерасход время от времени случался, но с очередной крупной закупкой у Маркидонова снова уходил в минус. Причем эта самая закупка всегда совершалась перед очередной ревизией, проводившейся в хозяйстве Бразовского. К обеду вернулся Лахвостев, уж не знаю, где он провел то время, что я рылся в бумагах, а отобедав, мы приступили к допросу Бразовского.
В получении откатов от Маркидонова капитан признался пусть и не сразу, но все равно довольно быстро. Даже суммы откатов назвал — как я подозреваю, сильно заниженные. А про ругань с Маркидоновым стоял на своем: купец-де хотел меня в воровские дела вовлечь, чтобы я на гниль глаза закрывал за мзду, а я — ни в какую. В общем, с тем мы Бразовского и отпустили, написали доклад на имя генерал-бригадира Михайлова, да поговорили с майором Степановым. Поговорил, понятно, Семен Андреевич, а я с умным видом молчал.
— Я, Иван Данилович, в ваши дела никоим образом не вмешиваюсь, но вот что вам бы посоветовал, — говорил Лахвостев, а Степанов внимательно слушал. — Ущерба казне Бразовский не нанес, но когда государев человек получает за исполнение служебных обязанностей деньги от лица, никакого отношения к государевой службе не имеющего, это совершенно не дело. От провиантских поставок капитана Бразовского следует, конечно же, отстранить, но вот официальным порядком снимать с него подозрения в убийстве Маркидонова я бы на вашем месте не стал до тех пор, пока настоящего убийцу или убийц не изловят.
— Прошу прощения, Семен Андреевич, а зачем? — не понял Степанов.
— Если уж Бразовский совершил неблаговидный поступок, который, однако, нельзя назвать преступлением, пусть получит неприятность, которую нельзя назвать наказанием, — Лахвостев состроил благостное лицо и, увидев понимание на лице собеседника, весело ему подмигнул.
Майор Степанов заливисто рассмеялся, я тоже позволил себе хихикнуть.
— А вот это вы, Семен Андреевич, замечательно придумали! Ха-ха-ха! Неприятность, которую нельзя назвать наказанием, ха-ха! Уф-ф, Бразовскому такого надолго хватит! Я так и сделаю, уж будьте уверены! — от смеха у Степанова аж слезы выступили.
…Старший губной пристав Поморцев на месте отсутствовал, но нас заверили, что он обязательно вернется. Наши попытки выяснить причину отсутствия Поморцева особого успеха не имели, единственное, что удалось узнать — старший губной пристав срочно выехал на место преступления, не успев даже толком пообедать. Что ж, мы решили испытать удачу и подождать.
Появился Афанасий Петрович уже почти к концу присутственных часов и выглядел человеком, активно недовольным жизнью вообще и собственной работой в особенности. Состояние это тут же начало передаваться и нам, потому что Поморцев, едва увидев нас возле своего кабинета, вместо приветствия выдал новость:
— Маньяк опять объявился! — и с чувством добавил несколько слов, в письменном виде обычно не употребляемых.
— Я-то, правду сказать, поначалу подумал, что нет, не маньяк, — пояснял Поморцев, снимая плащ Макинтоша и пристраивая его на вешалку в углу кабинета. Свои епанчи мы тоже повесили рядом. Все-таки, пусть и не назывался город Петербургом, но погода в нем царила самая что ни на есть питерская, и от дождя, хоть и мелкого, приходилось защищаться. — Даже тело когда увидал, еще не верилось.
— Почему? — задал Лахвостев наводящий вопрос.
— Да убиенный уж больно необычен для маньяка, и место такое, где он раньше не отмечался ни разу, — Поморцев по привычке погладил лысину. Похоже, это помогало ему думать. — Но как глянул, как солдатика убили, так все сомнения и ушли. Он это, маньяк проклятущий!
— Солдатика? — встрепенулся Лахвостев. У меня в глубине души что-то очень неприятно зашевелилось.
— Солдатика, — подтвердил Поморцев. — На государева человека руку поднял, паскудник!.. Да что я говорю-то, тело прямо сейчас в прозекторскую привезли, сами посмотреть не изволите, пока наш прозектор за него не взялся?
Мы с майором переглянулись и изволили.
Прозекторская располагалась в небольшом домике, отдельно стоявшем во внутреннем дворе городской губной управы. Едва мы вошли, в нос ударил удушливый запах табачного дыма — двое хмурых служителей курили свои трубки прямо в коридоре. Впрочем, когда один из них проводил нас в саму прозекторскую палату, я понял, почему тут разрешают курить. Очень уж чувствовался характерный гнилостный запашок, пусть, к счастью, и не особо сильный.
