— Уж больно медленно у губных сведения о том маньяке накапливаются, — сокрушался Лахвостев. — Шестерых уже убил, а мы только и узнали, какого он роста.
— И сложения, — добавил я.
— А толку? — невесело усмехнулся майор. — Мало ли таких, высоких да крепких? Тот же Буткевич покойный, Царствие ему Небесное, тоже под такое описание подошел бы. Да и Маркидонов, кстати.
— Думаю, и остальные тоже, — поддакнул я.
— Это почему? — заинтересовался майор.
— Будь они намного ниже маньяка ростом, он бил бы по головам не сбоку, а сверху, — ответ, на мой взгляд, был очевиден.
— Не скажите, — моментально возразил Лахвостев. — двоих он убил зимой, те наверняка в шапках были. Да и шляпа удар хоть как-то, но смягчит. Смягчит, — медленно повторил он и надолго задумался.
— Семен Андреевич? — осторожно позвал я минут через пять.
— А? — встрепенулся Лахвостев. — Я тут вот о чем подумал…
Спрашивать у старшего по положению, о чем именно он подумал, когда он еще продолжает размышлять — простите, не настолько дурно я воспитан. Пришлось еще пару минут подождать.
— Откровенно говоря, — Лахвостев выдал еще одну невеселую усмешку, — я надеялся, что ускорить следствие мы с вами сможем одним лишь напоминанием губным и военным о государевой заинтересованности. Похоже, однако, что это не настолько действенно, как я предполагал. Нам придется самим вникнуть в дело и посмотреть на все свежим взглядом.
Подозревая, куда приведет моего командира дальнейший полет начальственной мысли, я тем не менее изобразил на лице самый искренний интерес, ожидая продолжения. И оно последовало.
— С завтрашнего дня мы разделимся, — решительно сказал майор. — Я займусь делом по убийству Маркидонова, есть там еще что разузнать, вы же сядете за изучение объединенного дела по маньяку.
Ну ничего себе поделил! Прямо по справедливости в том виде, в каком ее понимает начальство! А с другой-то стороны, что тут сделаешь? Правильно, ничего, только и останется, что исполнить…
— Вы же совсем недавно после университета, — так, а это он к чему? — То есть к длительному и внимательному чтению привыкли. Так что начнете с самого начала дела и будете со всем вниманием его изучать. Ищите любую зацепку, любую возможность выбраться из тупика. Не может такого быть, чтобы в шести убийствах таких зацепок не нашлось!
Ага, не может. Эх, рассказать бы Семену Андреевичу, как в бывшем моем мире Чикатило ловили, что он почти шесть десятков человек убить успел! Интересно, сразу бы господин майор в осадок выпал или попросту не поверил бы?
Впрочем, маленькую пакость майору Лахвостеву за столь «справедливое» разделение труда я все-таки подкинул. Напомнив о странном поведении капитана Бразовского на похороназх старшины, я высказал некоторое по этому поводу недоумение и осторожный вопрос — а с чем бы такое могло быть связано? Как ни странно, сработало — Лахвостев заинтересовался. Вот и хорошо, пусть и там еще покопается.
…Настроение у меня с утра и так-то особой приподнятостью не отличалось, но утренние газеты смогли испортить его еще сильнее. В Москву прибыл личный посланник шведского короля барон фон Кантцов с предложениями по изменению некоторых статей Нарвского мирного договора. Лахвостев, внимательно прочитав газетные сообщения по этому поводу, выразил полную убежденность в том, что царь шведам откажет, после чего с их стороны последует объявление войны. Тут же, однако, майор предположил, что раньше весны война не начнется, а потому особо упирал на необходимость покончить с нашим делом за зиму. Какой смысл создавать повод к войне за полгода до ее начала, я, честно говоря, не понимал, но вот зачем начинать войну ближе к зиме, не понимал еще больше. Однако сомнения свои при себе же и оставил, толку-то с них… И без меня есть кому об этом думать.
Для начала мы с майором вместе отправились в городскую губную управу, где Лахвостев распорядился выдать мне все материалы дела и выделить комнату для работы с ними, а убедившись, что его распоряжение исполнено, удалился выполнять взятую на себя часть работы. Оставшись в небольшом кабинетике, без особой любезности предоставленном мне местным начальством, тяжко вздохнув и мысленно выругавшись, я приступил к чтению.
Где-то часа через полтора я, к своему несказанному удивлению, обнаружил, что не таким уж и сложным делом занят. Да, продираться сквозь шедевры канцелярской словесности, вышедшие из-под пера дьяков губных управ, было нелегко. Да, тяжеловесные обороты бумаг, писанных чинами губного сыска, заставляли вчитываться с повышенным вниманием. Зато они чередовались с малограмотными и от того порой весьма забавными записками губных стражников и допросными листами свидетельских показаний. Нет, как вам, например, такое: «Труп лежал на проходе, жена трупа громко плакала и мешала осмотру»? Или вот еще: «Никаких сомнений, что лежавшее на дорожке мертвое тело пришло туда само»?! Ну и так далее в том же духе. В общем, еще через полчаса мне даже начало нравиться. Единственное, что нервировало, так это быстро пришедшее понимание того печального факта, что взятой с собой записной книжки мне на выписки не хватит, и придется просить у местных новую. Было, прямо скажу, опасение, что выдачу чистой записной книжки тут превратят в утонченное издевательство над каким-то прапорщиком, непонятно что делающим в губной управе, но обошлось. Сделав личико кирпичиком, я напомнил много о себе понимающему дьяку об открытом листе Палаты государева надзора, заодно намекнув, что служба в Стремянном полку несколько упрощает мне возможность лично обратиться к самому государю. В итоге и сразу две чистых записных книжки получил, и самое любезное приглашение обращаться по мере надобности.
Что за нужда была делать выписки? Ну как, мне же приказано искать зацепки или хотя бы что-то на них похожее, вот и искал. Не скажу, что нашел, но возникли по ходу дела некоторые вопросики, ответы на которые могли бы эти самые зацепки дать. Могли, конечно, и не дать, но тут же пока не попробуешь, не поймешь… Изловив после обеда Поморцева, ему я те вопросы и задал. Даже ответы получил. Но тут же встали следующие вопросы, и ответов на них у Поморцева уже не имелось.
Итак, первое убийство было совершено на Беляковских верфях. По словам Поморцева, на тех верфях строят небольшие грузовые баржи и буксирные пароходы. Верфи примыкают к городу со стороны Луги и состоят под надзором городской охранной стражи. Убитый купец Пригожев находился там как представитель Русско-Балтийского товарищества, заказавшего постройку нескольких пароходов. А вот что делал на верфях и как туда попал наш маньяк, оставалось загадкой.
Второе убийство — Демьяновский сад. Этакая зеленая зона отдыха, говоря языком бывшего моего мира, открытая для общего доступа, то есть попасть туда мог вообще кто угодно. Как и на места большинства остальных убийств, совершенных маньяком, убийство Маркидонова я пока что вывел за скобки. Вопрос тут в другом. Точнее, два вопроса. Что делал на пустыре за Макарьевым рынком купец Аникин? И какая нелегкая занесла маньяка в Барандин околоток? Ну и про Беляковские верфи не забываем, то есть всего у нас уже три вопроса.
Я почему именно эти вопросы поставил, так потому исключительно, что уж больно изрядный разброс получается. С одной стороны — Демьяновский сад, где, по словам Поморцева, отдыхает приличная публика, Еленинская набережная и Лукьяновский переулок, где, со слов того же Поморцева, публика живет попроще, но все равно никак не бедная. С другой — верфи, пустырь и место проживания публики, прямо скажем, бедной, пусть и не откровенной нищеты. Инструменты и образ действий у маньяка, значит, одни и те же, жертвы, разве что за исключением старшины Буткевича, одной наружности, а места преступлений совершенно разные. Не стыкуется как-то…
Мой вечерний доклад о проделанной работе майор Лахвостев удостоил лишь благосклонным кивком. Этого, в общем, и стоило ожидать — говорить о каких-то результатах в моем случае пока что не приходилось. А вот у самого Лахвостева нашлось чем меня удивить — оказывается, Бразовский и Буткевич родились и выросли в одном поместье!
