Все же вторая атака морских летчиков стоила немцам не только очередных затопленных отсеков линейного крейсера, в результате повреждения которых количество забортной воды во внутренних отсеках «Гебена» превысило три тысячи тонн, но и ушедшего на дно спустя почти сорок минут агонии «Бреслау». Учитывая отставание главных сил русских, и понадеявшись на губительный для легких кораблей огонь артиллерии своего флагмана, адмирал Сушон отдал приказ лечь в дрейф и принять на борт всех спасшихся с погибшего легкого крейсера. Именно в это время почувствовавшие кровь зверя русские миноносники, ранее сдерживаемые лишь легким крейсером, словно стая гончих настигших медведя, ринулись в атаку на оставшийся в гордом одиночестве дредноут.
— Получена радиограмма с «Дерзкого», Андрей Августович, — обратился к командующему капитан 1-го ранга Галанин, командир флагманского броненосца Черноморского флота. — Совместная торпедная атака 1-го, 3-го и 4-го дивизионов эскадренных миноносцев закончилась поражением «Гебена», как минимум, одной самоходной миной. Поднявшийся у его борта, напротив носовой башни, фонтан воды был виден отчетливо. Потери с нашей стороны еще уточняются, но флагманский эсминец князя Трубецкого получил тяжелые повреждения, и продолжать преследование более не способен. Также в результате прямого попадания снаряда крупного калибра запарил и полностью потерял ход «Пронзительный». Потери 3-го и 4-го дивизионов еще уточняются, но Владимир Владимирович передал, что лично был свидетелем гибели «Завидного». Противник после поражения миной имеет сильный дифферент на нос и заметный крен на правый борт, а также теряет скорость. На момент передачи данных скорость линейного крейсера не превышала 15-ти узлов. Преследование продолжает только «Гневный».
— Благодарю за новости, Валерий Иванович. Прошу передать мою благодарность Владимиру Владимировичу и всему личному составу 1-го дивизиона. Заодно распорядитесь отрядить в помощь машинной команде всех свободных от вахты. Еще пару лет назад «Евстафий» демонстрировал возможность в течение 10 часов идти со скоростью 16 узлов. Сейчас же нам, как никогда прежде, необходимо выжать из его машин все возможное. Также радируйте на «Иоанна Златоуста» и «Пантелеймона» приказ держать ход 16 узлов. «Трем святителям» и «Ростиславу» иметь ход 12 узлов и следовать курсом к Босфору. «Гневному» с «Алмазом» прекратить преследование и обеспечить спасение «Дерзкого» с «Пронзительным». Уцелевшим эсминцам 3-го дивизиона пребывать при 2-й бригаде линкоров. Эсминцам 4-го дивизиона оттянуться назад, на соединение с нами. «Кагулу» и «Памяти Меркурия» держаться в 100 кабельтовых за кормой противника, — начал сыпать командами уже почувствовавший столь манящий вкус победы вице-адмирал Эбергард. — До темноты мы, может, «Гебен» и не нагоним, но прийти к Босфору прежде него вполне сможем. А там посмотрим, как он будет прорываться в пролив под сосредоточенным огнем наших броненосцев. — Наверное, так бы ситуация, в конечном итоге, и сложилась, если бы часа через два над растянувшейся миль на пять и дымящей на полнеба эскадрой не показались последние уцелевшие аэропланы Черноморского флота.
Уже было похоронившие лейтенанта фон Эссена, как и всех прочих не вернувшихся из боя летчиков, остававшиеся в Круглой бухте моряки из числа обслуживающего персонала авиационной станции были немало удивлены его прибытием на совершенно невредимой машине. Внутренне поражаясь той высокой цене, что летчикам пришлось сегодня заплатить, они уже были готовы принять еще одну машину для последующего обслуживания, но вместо этого пришлось срочно готовить все, что могло летать, к еще одному боевому вылету.
Вместо того, чтобы за кружечкой чая, а то и добротным обедом, удовлетворить любопытство сослуживцев повествованием о своих приключениях, припозднившийся командир 1-го корабельного отряда сразу по прибытию развел столь бурную деятельность, что мысли об отдыхе мгновенно улетучились из голов всех без исключения. А ведь, судя по не веселой статистике потерь, очередной вылет, что для донельзя вымотавшихся пилотов, что для изрядно потрудившейся техники, имел огромную вероятность стать последним. Во всяком случае, никто ныне не мог гарантировать того, что летчикам хватит топлива для возвращения на базу. Слишком уж далеко успел убежать противник. Да и возможность обнаружить его на столь большом удалении посреди моря была невелика. Но приказ старшего по должности никто из летчиков опротестовать не посмел и вокруг восьми уцелевших и залатанных на скорую руку машин тут же закипела работа для их скорейшей подготовки к новым ратным свершениям, чтобы, преодолев аж 101 милю, выйти, благодаря выдающимся навигационным навыкам лейтенанта фон Эссена, аккурат на не желающий сдаваться линейный крейсер. Удручало командира 1-го корабельного авиационного отряда в тот момент лишь одно — две из восьми уцелевших машин не выдержали «последнего рывка» к победе и с засбоившими двигателями пошли на вынужденную посадку. Причем, никто не мог гарантировать, что приводнившихся посреди бескрайнего моря пилотов впоследствии смогут обнаружить и спасти.
Но если бы он, в момент посещения его сознания столь тяжких мыслей, видел, какими, полными надежд, взглядами провожали их аэропланы офицеры и матросы рвущихся вперед броненосцев, то мгновенно отринул бы все сомнения в правильности своего последнего приказа. Ведь так, наверное, могли бы смотреть на ангелов, сошедших с небес прямиком на палубы грохочущих от натужной работы машин кораблей. А по-иному и быть не могло, ведь именно авиаторы даровали им возможность нагнать прежде ускользавшего от них противника и сейчас, в случае очередной успешной атаки, могли сбить противнику ход еще больше.
Прекрасно понимали это и на борту «Гебена», отчего в сторону начавших заход в атаку аэропланов открыли огонь из всего, что только имелось на борту, включая орудия главного калибра. Может никто из немецких артиллеристов и не рассчитывал попасть по небольшому и юркому самолету громоздким снарядом, но вид ведущего по тебе огонь бортовым залпом дредноута вполне мог заставить пилотов отвернуть. Это на дистанции в несколько миль вырывающиеся из вражеских орудий снопы огня и тучи пороховых дымов не могли особо впечатлить. Но вот когда подобная картина возникала в каких-то паре сотен метров перед тобой, и твой самолет буквально врезался во встречную воздушную ударную волну, разом теряя в скорости километров тридцать, совладать со своими нервами оказывается способен далеко не каждый человек. И еще меньшее число обладала достаточной силой воли, чтобы пережить подобное испытание не единожды.
Два полузалпа. Десять снарядов. Именно столько 280-мм фугасов обрушились в воду далеко за хвостами не свернувших с курса аэропланов. Количество же потраченных на отражение налета 150-мм и 88-мм снарядов перевалило за две сотни штук. Вообще, при взгляде со стороны создавалось такое ощущение, будто расчеты орудий поставили себе целью не столько поразить юркие летающие букашки, сколько выпустить по ним как можно больше стали и огня. Но тем самым они, сами того не ведая, спасли всех шестерых, контузив расположившихся на верхней палубе стрелков и полностью скрыв цели от их взора за непроглядной пеленой пороховых дымов. А когда откуда-то снизу дошел звук четырех приглушенных водой и палубами гулких взрывов, факт поражения русских самолетов перестал иметь какое-либо значение. Пусть половина вновь поразивших «Гебен» метательных мин пропали втуне, разорвавшись на обшивке и так уже затопленных отсеков, вторая половина сыграла свою роковую роль, обеспечив поступление воды в еще два прежде невредимых. Так подошла к концу та стадия сражения, в котором самое деятельное участие приняла авиация Черноморского флота. Точку же в нем предстояло поставить куда более привычным военным морякам методом.
Что ни говори про превосходство немецкого линейного крейсера над русскими броненосцами, но еще при выходе с рейда Стамбула активно просившийся в ремонт немецкий дредноут мог дать хотя бы 20 узлов лишь на сравнительно короткий промежуток времени, необходимый для отрыва от противника. Осилить же весь путь от Севастополя до входа в Босфор на подобной скорости корабль уже не был способен — ни механизмы, ни люди, не выдержали бы подобной нагрузки. А вот на 18 узлах он преодолел бы не одну тысячу миль! Но ситуация обстояла подобным образом до того, как русские авиаторы и миноносники нанесли свой удар. По прошествии же двух налетов и торпедной атаки десятка русских эсминцев, получивший огромное количество подводных пробоин и от того севший в воду более чем на метр корабль с трудом выдавал лишь 15 узлов. И уводил его от русского флота адмирал Сушон не столько в сторону спасительного пролива, сколько в ожидании наступления ночи, когда можно было предпринять попытку затеряться во тьме. Но поднявшееся на море небольшое волнение заставило потихоньку сбрасывать ход вплоть до 13 узлов. В противном случае накатывающая на верхнюю палубу спутная волна доходила аж до носовой башни и начинала заливать те носовые внутренние отсеки, что еще не были затоплены. Хоть какая-то радость в складывающейся ситуации виделась лишь в том, что расчетное отставание русских броненосцев составляло свыше 22-х миль, и потому шанс спасти корабль с командой все еще имелся. Вот только он испарился, словно попавшая на раскаленную сковороду капля воды, с завершением очередной атаки русских аэропланов. Попавшие на борт сотни тонн забортной воды, в том числе принятые в целые отсеки противоположного борта для спрямления, заставили сесть корабль еще ниже в воду, отчего скорость хода пришлось сбавить до 10,5 узлов, дабы не предоставить противнику счастья лицезреть, как «Гебен» сам загонит себя под воду.
